Драко лежал на спине, глядя в потолок. Он полагал, что должен биться в панике, но — нет.
Холодное умиротворение снизошло на него, и он почти ничего не чувствовал.
Гарри сейчас был в туннелях под замком. Драко закрыл глаза: ему легче было найти Гарри в темноте. Это было как струна из света, соединяющая их: он — на одном конце, Гарри — на другом; за нее как будто кто-то дергал, привлекая его внимание. Иногда было трудно найти Гарри на другом конце струны. Сейчас это было легко; он почти мог видеть его.
Странные видения, думал Драко. У меня странные видения. Но они помогали не чувствовать себя одиноким.
Гермиона уже была с Гарри. Было больно думать о ней — как будто болел зуб. Но она была жива, и, частично, это и его заслуга. Он не жалел, что сделал то, что сделал. Обычно он стоял в стороне и смотрел, как Гарри делает сумасшедшие героические вещи, он всегда удивлялся, почему тот их делает, но теперь… Теперь он знал.
Ты просто делаешь то, что должен: только один выбор имеет смысл, только один путь — вперед, и ты идешь по нему. Это было завидно просто. Он удивлялся — почему выбор был таким легким, если Гарри не было у него в голове?
Когда дверь фехтовального зала открылась, Драко на секунду подумал, что ему это привиделось.
Он медленно повернул голову.
Это был его отец.
И Люций был не один. Очень высокий мужчина в длинной мантии с капюшоном и красных перчатках стоял рядом. В руках он держал волшебную палочку. Быстро пройдя через зал к клетке, он сказал: «Либерос». Его голос оказался шипящим и наводящим ужас.
Решетка исчезла, и Драко сел, неожиданно почувствовав себя совершенно беззащитным.
Высокий человек подошел ближе и впился глазами в лицо Драко. Затем он снял капюшон.
Драко едва сдержал крик. Лысый череп цвета крови — желтые узкие глаза с кошачьими зрачками — щели вместо ноздрей и — отсутствие губ.
— Люций, — сказал жуткий голос, который принадлежал, Драко теперь знал, Лорду Волдеморту. — Ты все сделал очень хорошо, право, очень хорошо.
Когда Гарри выпустил Гермиону и Сириуса из клети, крестный отец заставил его несколько раз описать сверкающую клетку, где держали Драко, пока не был полностью удовлетворен: «Я могу снять заклятие, но мне нужна моя палочка», — сказал он.
— Ты можешь взять мою, — предложила Гермиона, но Сириус покачал головой.
— Это заклинание требует большой концентрации, мне нужна моя палочка. Я знаю, где она, я видел, как Люций спрятал ее в ящик в кабинете. Вот что: в виде собаки я доберусь туда гораздо быстрее. Значит так, я пойду вперед, а вы последуете за мной. Я сниму Заключающее заклятие, если смогу, и встречу вас в спальне Драко.
— Что если… — Гермиона сглотнула. — Сам-знаешь-кто уже добрался до него?
Сириус хмуро глядел на нее.
— Тогда я все равно встречу вас, и мы придумаем, что делать.
Он положил руку на плечо Гарри, тот пару секунд смотрел на него, затем сказал:
— Ладно.
Сириус убрал руку и, превратившись в собаку, тут же выбежал из подземелья. Гарри и Гермиона пошли следом. Гарри молчал и выглядел очень несчастным. Он шел быстро, почти бежал.
— Драко в порядке? — спросила Гермиона. — Я имею в виду, ты сказал, что его не очень сильно избили, но, наверное, он боится.
— Ему не очень хорошо. И вообще, он просил меня убить его, — сказал Гарри, забираясь на обломок камня и протягивая руку Гермионе. Но она остановилась и уставилась на него.
— Что? А что ты ответил, Гарри?
— Я вытащил свой верный нож и полоснул его по горлу. Как ты думаешь, что я ответил? — раздраженно рявкнул Гарри. — Я сказал ему, что он псих и что не собираюсь убивать его.
Гермиона начала взбираться на камень.
— Почему? не почему ты не убил его, а почему он попросил?
— Если бы они наложили на него заклятие Мучения, это все равно бы его убило, — спокойно сказал Гарри. — Он не хотел, чтобы они сделали это, не хотел закончить свое существование, убивая людей. Он сказал, что таким образом просто умрет чуть раньше.
Гермиона опять замерла. Гарри начало казаться, что они вообще никогда отсюда не уйдут.
— Гарри… — сказала она.
— Что?
— Это то, что ты говорил. На первом курсе, когда собирался идти за Философским камнем… ты сказал, что если Сам-знаешь-кто убьет тебя, то ты просто умрешь чуть раньше.
Они посмотрели друг на друга.
— Ты думаешь, это я говорил? — горько спросил Гарри. Гермиона выглядела очень несчастной.
— Я не знаю, я не хочу так думать.
— Я не думаю, что это я, — неожиданно произнес Гарри.
Гермиона улыбнулась.
— Я надеюсь, нет, я уже пригласила его приехать ко мне на каникулах.
Теперь замер Гарри.
— Он превратит всю твою семью в жаб, Гермиона, — озвучил он ее собственные страхи.
— Не превратит, — упрямо сказала она. — Моим родителям он понравится. У него хорошие манеры, и он хорошо одевается хорошо, и… и читал «Историю Хогвартса».
Гарри повернулся и подошел к Гермионе. Взял ее за плечи и внимательно посмотрел ей в лицо — он раньше никогда так не делал.
— Он тебе нравится, Гермиона? Я знаю, ты целовалась с ним и все такое... но скажи: он тебе нравится?
— Да, — к собственному удивлению призналась она. — Да, мне он нравится.
— Ты его любишь?
— Гарри!
— Могла бы ты полюбить его?
— Да! — воскликнула Гермиона. — Могла бы! — Она попыталась вырваться, но Гарри держал ее крепко. — Меня уже достали эти отношения братьев и сестер, Гарри, — резко добавила она. — Мне не двенадцать лет, я не идиотка, и это мое дело, с кем я хочу…
— Гермиона, — оборвал он, — ты такая глупая.
И он поцеловал ее.
Этот поцелуй было иным, нежели поцелуй Драко. Целоваться с Драко было сладко, опьяняюще и забавно. Целоваться с Гарри было совсем не так: для Гермионы это была кульминация шести лет безответной любви, шести лет преданности и обид, шести лет надежды, тоски и отчаяния... Будто бомба взорвалась у нее в голове. Она прильнула к Гарри, словно иначе могла упасть, чувствуя, как он сжал ее плечи с силой, причиняющей боль... У нее потом будут синяки... но ей было все равно.
Она не могла дышать... но ей было все равно. В спину впивался камень... но ей было все равно. Она чувствовала, как сердце Гарри бьется рядом с ее собственным, и только это имело значение.
Она была потрясена, когда он ее отпустил и отступил назад. Она видела, как вздымается его грудь — словно он бежал. Он продолжал и продолжал отходить, глядя на нее с выражением, очень похожим на ужас, пока не оказался у противоположной стены.
— Извини, — сказал Гарри. — Я не хотел этого делать. Прости меня.
