Я тащу его к воде. Оставшиеся парни стоят и в шоке смотрят. Парень, которого я вырубил, сидит и чешет себе голову, словно пытаясь понять, что произошло. Я вздыхаю с облегчением от того, что он не слишком пострадал.
— Ты никому ни слова не скажешь об этом, понял? — говорю я так тихо, что слышит только Марк. — Все, что здесь случилось, здесь и умрет. Клянусь, если на следующей неделе я хоть слово об этом услышу, то сегодняшнее покажется ничем по сравнению с тем, что с тобой случится. Ты понимаешь меня? Ни единого слова.
— Ты что, и правда думаешь, что я что-нибудь скажу? — спрашивает он.
— Скажи то же самое своим друзьям. Если они проговорятся хоть единой душе, ты мне за это ответишь.
— Мы ничего не скажем, — говорит он.
Я отпускаю его, толкаю ногой под зад, и он летит лицом в воду. Сара стоит на камне рядом с Сэмом. Когда я подхожу, она крепко меня обнимает.
— Ты знаешь кун-фу или что-то вроде того? — спрашивает она.
Я нервно смеюсь.
— Вы много видели?
— Немного, но я понимала, что происходит. Ты что, всю жизнь тренировался в горах или как? Я не понимаю, как ты это сделал.
— Думаю, я просто испугался, что с тобой может что-то случиться. И, да, последние двенадцать лет я обучался боевым искусствам высоко в Гималаях.
— Ты изумительный, — смеется Сара. — Давай выбираться отсюда.
Никто из парней не говорит нам ни слова. Метра через три я понимаю, что не представляю, куда иду, и отдаю очки Саре, чтобы она нас вела.
— До сих пор не верится, — говорит Сара. — Я о том, какое же он дерьмо. Пусть объясняется с полицией. Я этого так не оставлю.
— Ты правда думаешь пойти в полицию? Отец Марка, между прочим, шериф.
— А почему бы после такого и не пойти? Это же было черт знает что. Работа отца Марка заключается в том, чтобы следить за соблюдением закона, даже если его нарушает его собственный сын.
Я пожимаю плечами в темноте.
— Думаю, они уже наказаны.
Я закусываю губу, ужасаясь от одной мысли, что будет вовлечена полиция. Если так, то мне придется уехать, без вариантов. Мы упакуемся и отбудем в течение часа после того, как об этом узнает Генри. Я вздыхаю.
— Ты так не думаешь? — спрашиваю я. — Я имею в виду, что они потеряли несколько приборов ночного видения. Им придется объясняться по поводу них. И это не считая купания в ледяной воде.
Сара ничего не отвечает. Мы идем в молчании, и я молюсь о том, чтобы она обдумала, насколько будет лучше, если просто забыть об этом.
В конце концов, мы доходим до конца леса. Виден свет из парка. Когда я останавливаюсь, Сара и Сэм смотрят на меня. Сэм всю дорогу молчал, и я надеюсь, что это потому, что он на самом деле не видел, что происходило, — темнота тут стала для меня неожиданным союзником, — может быть, он немного потрясен всем случившимся.
— Вам решать, — говорю я. — Но я за то, чтобы это умерло. Я действительно не хочу разговаривать обо всем этом с полицией.
Свет падает на лицо Сары, настроенной скептически. Она качает головой.
— Я думаю, он прав, — говорит Сэм. — Я не хочу следующие полчаса сидеть и писать дурацкое заявление. Я окажусь в большом дерьме — моя мама думает, что я уже час как сплю.
— Ты живешь неподалеку? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Да, и мне надо успеть вернуться, пока она не проверила мою комнату. Пока, увидимся.
Не говоря больше ни слова, Сэм быстро уходит. Он явно перенервничал. Он, наверное, никогда не дрался, и уж точно на него никогда не нападали и не похищали в лесу. Я попробую завтра с ним поговорить. Если он видел что-то лишнее, я постараюсь его убедить, что это был обман зрения.
Сара поворачивает мое лицо к себе и очень нежно проводит большим пальцем поперек моего лба вдоль пореза. Потом проводит по бровям, глядя мне в глаза.
— Спасибо за вечер. Я знала, что ты придешь.
Я пожимаю плечами.
— Я не хотел позволить ему тебя напугать.
Она улыбается, и я вижу, как ее глаза блестят в лунном свете. Она придвигается ко мне, и, когда я понимаю, что должно произойти, у меня перехватывает дыхание. Она прижимает свои губы к моим, и внутри меня все плывет. Это мягкий поцелуй, долгий. Мой первый. Потом она отстраняется, и я завороженно смотрю ей в глаза. Я не знаю, что сказать. У меня в голове проносится миллион разных мыслей. Мои ноги стали ватными, и я едва могу стоять.
— Еще при первой встрече я поняла, что ты особенный, — говорит она.
— У меня было такое же чувство по отношению к тебе.
Она тянется ко мне и снова целует, слегка прижимая ладонь к моей щеке. Первые несколько секунд я растворен в ощущении ее губ на своих и в мысли о том, что я нахожусь вместе с этой прекрасной девушкой.
Она отодвигается, мы оба улыбаемся, ничего не говоря и только глядя друг другу в глаза.
— Ну, думаю, надо пойти посмотреть, здесь ли еще Эмили, — говорит Сара секунд через десять. — А то я никогда отсюда не уйду.
— Наверное, она здесь, — говорю я.
Приближаясь к павильону, мы держимся за руки.
Я непрестанно думаю о наших поцелуях. По тропе с пыхтением едет пятый трактор. Повозка полна, и еще человек десять стоят в очереди. После всего, что произошло в лесу, держа теплую ладонь Сары в моей руке, я не могу стереть улыбку со своего лица.
Первый снегопад приходит через две недели. Это легкая снежная пыль, которой хватает лишь на то, чтобы покрыть наш грузовик белой пудрой. Сразу после Хэллоуина, когда лориенский кристалл распространил Люмен на все мое тело, Генри начал по-настоящему меня тренировать. Мы работаем каждый день без исключения, невзирая на холод, на дождь, а теперь и на снег. Хотя он этого не говорит, я вижу, что он в нетерпении ждет момента, когда же я буду готов. Это началось с расстроенного вида, нахмуренных бровей и покусывания нижней губы, продолжалось тяжелыми вздохами, бессонными ночами и скрипом половиц под его ногами, который я слышал, лежа без сна в своей комнате, и дошло до того, что мы имеем теперь: отчаяние в его напряженном голосе.
Мы стоим во дворе лицом друг к другу на расстоянии трех метров.
— Я сегодня не в том настроении, — говорю я.
— Я знаю, но все равно надо.
Я вздыхаю и смотрю на свои часы. Четыре часа.
— В шесть придет Сара, — замечаю я.
— Я знаю, — отвечает Генри. — Поэтому мы должны поспешить.
В каждой руке он держит по теннисному мячу.
— Ты готов? — спрашивает он.
— Как всегда.
Он высоко подбрасывает первый мяч, и когда он находится в высшей точке, я пытаюсь вызвать где-то глубоко внутри себя силу, которая бы не позволила ему упасть. Я не знаю, как должен это сделать, знаю лишь, что должен быть способен на это — со временем и с опытом, говорит Генри. Каждый Гвардеец обретает способность силой мысли двигать предметы. Телекинез. И вместо того, чтобы позволить мне дождаться этой способности, как это получилось с моими руками, Генри полон решимости растолкать ее в той берлоге, где она спит.
