Пятого декабря в Москве состоялись похороны Кирова, а еще через день – седьмого числа – на квартиру к Николаю приехал его отец и сообщил, что Вероника Александровна внезапно исчезла. Дома она оставила записку: Найдете меня, когда на Малой Невке сойдет лед.
– Похоже, – с заминкой произнес Колин отец, – твоя бабушка решила уйти из жизни…
Он не добавил: потому что знала Кирова и боялась преследований, но это и без слов было понятно. Как и то, при каких обстоятельствах бабушкину записку обнаружили. Николай будто наяву увидел, как в дверь его ленинградской квартиры – бывшей его квартиры – ломятся дюжие парни в форме НКВД.
Воспоминания промелькнули перед Колей столь быстро, что он чрезвычайно удивился, когда понял: Михаил только-только отвечает на его вопрос.
– О князе Кропоткине коллеги Благина ничего не говорили. – Миша хмыкнул. – Зато упомянули, что сам Николай Павлович был дворянского происхождения. Отец его служил в царской армии, имел чин полковника. Из-за этого Благин и не прошел партийную чистку в 1922 году.
– Не прошел партчистку, говоришь? – встрепенулся Скрябин. – Но если Благин не состоял в партии, то тогда с какой стати его вызывали в горком?
Миша глянул на него озадаченно; очевидно, ему этот вопрос в голову не пришел.
– Ну, а что насчет девочки? – спросил между тем Скрябин.
– Тут и вовсе непонятное дело. – Колин друг наморщил в озабоченности лоб. – Я узнал: девочку зовут Таня Коровина, и ее отец был одним из лучших инженеров-конструкторов ЦАГИ. Так вот, вообрази себе: у него осталась мать – Танина, стало быть, бабушка, и ей сказали, что все ее родные погибли при авиакатастрофе. Она, оказывается, была сегодня на Новодевичьем, только мы ничего об этом не знали… Несчастная старушка, – (Таниной бабушке было едва за пятьдесят), – считает, что похоронила всю свою семью. Я выведал, кстати, ее адрес. Может, нам съездить к ней, сказать, что ее внучка жива?
– Нет, – Коля покачал головой, – сначала мы должны сами во всем разобраться. А если, не дай бог, с девочкой и впрямь что-то случилось – уже после того, как ты передал ее врачам?
– Ну, и как ты планируешь разбираться – если никто не говорит ни слова правды?
– Есть кое-какие идеи, – сказал Коля.
Григорий Ильич водрузил настольную лампу на прежнее место, но заменять в ней разбитую лампочку не стал. Вместо этого он включил в кабинете верхний свет, что, конечно, совсем не било на театральность эффектов, зато обеспечивало наилучший обзор.
Впрочем, кое-что невозможно было разглядеть даже при ярком свете люстры под потолком: в левой руке, сжатой в кулак, Анна сжимала крохотную бумажку, неизвестным образом к ней попавшую.
Разбивание лампы на Стебелькова подействовало самым поразительным образом: он не только не стушевался, а, напротив, как будто взбодрился. Григорий же Ильич, напротив, слегка укротил свое рвение: решил сменить тактику. Для порядка он покричал еще немножко на Анну, однако прижигать ее папиросами больше не собирался, да и ломать ей ребра, похоже, передумал. По крайней мере на какое-то время.
– Один вопрос меня интересует, – проговорил Семенов, глядя не на Анну – мимо нее. – По какой причине вы ушли из летной школы, где вашим инструктором являлась сама Гризодубова, которая, между прочим, была вашими достижениями весьма довольна?
Сказанное Семеновым соответствовало истине: Анна, прежде чем стать кинооператором, и впрямь делала серьезные успехи на поприще воздухоплавания, и по логике вещей должна была бы состоять в агитэскадрилье имени Горького.
– Думаю, – проговорила красавица, – вы ознакомились с моим личным делом и знаете, по какой причине меня отчислили. Или вы поленились навести справки?
Она ожидала, что комиссар госбезопасности снова впадет в раж, и машинально опустила пониже голову – как боксер в ожидании удара. Но Григорий Ильич ее удивил. Он рассмеялся вдруг – весело и вроде бы даже беззлобно, а затем повернулся к Стебелькову и указал на арестантку пальцем:
– Отважная женщина, да еще и собой хороша! Жаль только, что враг народа. Похоже, лётный опыт гражданки Мельниковой не пропал даром: не иначе, как это она самолично помогала Благину разработать план теракта. Помогали ведь, Анна Петровна? Советовали, как лучше протаранить «Горький»?
– Да на что, позвольте спросить, ему могли понадобиться мои советы? – взъярилась Анна. – Он был ведущий летчик-испытатель ЦАГИ, а я, как вы верно заметили, даже авиашколу не окончила!..
– Ага, – Григорий Ильич кивнул и разве что ру́ки не потёр, а затем обратился к девушке-стенографистке, появившейся в дальнем углу; Анна только теперь ее заметила, – занесите в протокол допроса: подследственная показала, что Благин Николай Павлович разрабатывал план теракта самостоятельно, без ее помощи.
Девушка, не издавшая ни звука даже при падении лампы, принялась что-то строчить в своем блокноте.
Анна поняла, что ее подловили на двусмысленной фразе – случайной обмолвке, и вскинулась было протестовать. Но потом отчего-то передумала и только заметила:
– Если план теракта и впрямь существовал, то более глупого плана я не встречала. При выходе из мертвой петли врезаться в какую-либо цель – задача не менее сложная, чем уклониться от столкновения. Однако, – она сделала жест, будто успокаивая Григория Ильича, – если вам нужно, чтобы я подписала какой-нибудь протокол, то, может быть, я его и подпишу. Только дайте мне побыть одной и подумать.
От этого ее «может быть» Григорий Ильич опять-таки не впал в раздражение. Он слегка хмыкнул, но на лице его отразилось понимание, отчасти – даже удовольствие.
– Хорошо, – кивнул Семенов, – даю вам на размышление два часа.
Минуту спустя охранник уже конвоировал Анну в ее камеру. Девушка-стенографистка была отпущена домой, но оставила для подписи протокол допроса, отпечатанный ею на машинке под диктовку Григория Ильича еще два дня тому назад.
– Думаете, она и вправду подпишет? – спросил Стебельков, когда они с Семеновым остались в кабинете одни.
– Практически уверен, что да. – Комиссар госбезопасности, поднявшись из-за стола, стал неспешно прохаживаться по кабинету, а Стебелькову, который хотел было вскочить на ноги, сделал знак сидеть. – Мне уже поднадоело миндальничать с нею. И когда она останется одна, то, конечно же, поймет это.
Стебельков что-то пробормотал, выражая то ли уверенность, то ли смущенное сомнение в правоте своего шефа – руководителя проекта «Ярополк» тайного лубянского Ордена. Семенов между тем проговорил:
– Да, Иван Тимофеевич, вот еще что…
