— А что ты скажешь о них, Бэйр? — спросила Риата, жестом указав на группу нарядных детей, сгрудившихся около чаккия.
Бэйр посмотрел туда, куда указала Риата:
— Ну, это дриммы, мама, здесь все в порядке. Они точь–в–точь как их папаши. Но скажи, ты ничего странного не замечаешь?
Риата вперила в детей пристальный взгляд, ее брови нахмурились. Она покачала головой:
— Что, Бэйр? Что я должна заметить? Бэйр глубоко вздохнул и сказал:
— Там, среди них, нет девочек. Только мальчики. Интересно, где же девочки? Как ты думаешь, может, их и вообще нет?
Прежде чем Риата успела ответить, прозвучал еще один удар колокола, и на мосту, переброшенном через провал, появилось несколько гномов. Рыжеволосый Кельк подошел к ним:
— Мы пойдем с третьей группой в середине шествия посмотреть на звезды Эльвидд и воздать ей хвалу.
Риата возразила:
— Мы хотим идти с последней группой. — Тут Бэйр застонал, но Риата не обратила на это внимания. — Поскольку после этого у нас намечено собственное торжество, ведь мы уходим нынче ночью.
Бэйр вздохнул, но уже ничем не выдал своего несогласия. Кельк удивленно посмотрел на них:
— Вы же опоздаете к началу праздника.
— А сколько он продлится? — спросил Бэйр упавшим голосом.
Кельк улыбнулся:
— Двенадцать дней и двенадцать ночей.
— О боже, вот это новость! — воскликнула Фэрил, повернувшись к Бэйру. — Мой бедный мальчик, тут–то ты наверняка отъешься. — И она затряслась от смеха.
Белор стоял на высоком уступе красноватого Шлема Бурь, глаза всех присутствующих были направлены на него, кроме глаз гномов–часовых, которые зорко следили за всем, что происходит на земле и в небе, стараясь не пропустить ни малейшей угрозы, которая может обрушиться на них с покрытых снегом просторов, вершин и склонов окружающих гор и со сверкающего небосвода.
И в третий раз за эту ночь король воздел руки, поднял лицо к звездам и воззвал к небесам.
Араван тихим голосом начал переводить слова молитвы, что пел Белор и подхватывал хор собравшихся:
Эльвидд —
Дочь Адона,
Мы благодарны Тебе
За руку Твою щедрую,
Что дарует нам
Дыхание, чтобы жить.
Пусть будет
Золотой год для чакка,
Пусть минуют нас беды.
Белор опустил руки, и еще долго после того, как стихли последние отголоски эха, благочестивое молчание царило над молитвенным местом, и только мягкий шепот воды, бегущей подо льдом, да отдаленный шум Ворвора слышались в звенящей тишине.
Наконец король откашлялся, и лица всех присутствующих, кроме тех, кто нес караульную службу, сразу же, как по команде, повернулись к нему. Он посмотрел еще раз на звезды, на растущий серп луны. Прошло мгновение, за ним еще одно мгновение, и наконец Белор провозгласил:
— И вот здесь, в Крагген–коре, наступила полночь. Давайте начнем зимнее празднество Шеол!
Радостный крик вознесся к небесам, и гномы направились прочь от холодной зимней ночи туда, где за широким порталом разливался фосфоресцирующий свет подземного королевства.
Однако пятеро из группы не пошли внутрь с остальными, а остались на месте под звездным небом, для того чтобы исполнить ритуальный обряд смены времен года, принятый у эльфов.
Первый день года совпал с последним, двенадцатым днем праздника, и на рассвете следующего дня пятеро путешественников сердечно простились с гномами. Белор поручил Кельку провести их через Крагген–кор до самых Закатных Врат, что составляло примерно сорок четыре мили, потому что зима накрепко сковала землю и все пути через Гримволлские горы, засыпанные толстым слоем снега, стали сейчас непроходимыми. Но жестокая рука зимы не коснулась дороги, пролегающей с востока на запад под Гримволлом.
Путники вывели своих лошадей и пони, на котором путешествовала Фэрил; животные были в хорошей форме, поскольку их практически ежедневно выгуливали на поверхности, чтобы тяжесть каменной массы над их головами не слишком нервировала их. По крайней мере так предполагала Фэрил.
Король Белор вышел к ним и одарил каждого маленьким фонариком с колпачком–абажуром; искусно сработанные из меди и стекла руками гномов, эти светильники не требовали горючего, лишь время от времени их необходимо было выставлять на солнечный свет. Он по очереди попрощался с каждым, а когда подошел к Бэйру, то обнял мальчика и прошептал ему на ухо три слова: «Полагайся на веревку».
— Я буду полагаться на веревку, — ответил Бэйр, — так же как и на зажимы, кольца, костыли и страховочный пояс.
— Я хорошо обучил вас, господин Бэйр, — смеясь, сказал Белор, а затем, посерьезнев, добавил: — Помни все то, чему ты научился.
Когда прощание закончилось и король ушел, Кельк сказал:
— Ну что, в путь, иначе мы только к лету доберемся до Закатных Врат.
Они сели на коней и тронулись в путь. Кельк вел их по проходам, где не было лестниц и могли бы пройти лошади.
— Я не хочу, чтобы они обезножели, — сказал гном. — Этот маршрут специально предназначен для пони и конных повозок: он пролегает от одних ворот до других.
Время от времени им приходилось спешиваться и вести лошадей под уздцы; на пути им попадались станции, где они могли дать отдых лошадям и самим себе. Они продвигались вперед, оставляя позади залы и коридоры, пересечения, соединения и разветвления дорог. Тысячелетия потребовались на то, чтобы вырубить в камне всю эту подземную сеть. Оказавшись в этом лабиринте переходов и коридоров без провожатого, они вряд ли смогли бы выбраться на поверхность.
Когда они остановились на очередной привал и лошади стали пить из озерца, наполняемого подземными источниками, Бэйр спросил:
— Кельк, как вы умудряетесь все это помнить? Лично у меня все в голове перепуталось.
Кельк некоторое время молча смотрел на мальчика и, похоже, не собирался отвечать, но в конце концов сказал:
— Я несколько раз доходил до Закатных Врат этим путем, и к тому же мы, чакка, не можем потерять свои ступни.
— Потерять свои ступни?
На этот раз Кельк оставил вопрос без ответа. Молчание затянулось, и наконец Араван прервал его, сказав:
— Дет над та а Чакка на, Сол Кельк.
Кельк в изумлении посмотрел на Аравана:
— Да так Чаккур?
Араван кивнул:
— Ти. — Затем, обведя глазами своих спутников и внимательно поглядев на Келька, он произнес на общем языке: — Меня научили гномы из моей военной дружины, которые плавали со мной на «Эройене».
Кельк кивнул и, посмотрев на Бэйра, сказал:
