— Чудно! Право слово! — согласился Извек. — Выходит, теперь ты всем заправляешь?
— Теперь я. Чугайстыри здешние всё больше в норах обретаются, да в пещерах. Изба совсем без присмотру. Иногда, как анчутки налезут погостить, так весь дом вверх дном. Шалуны, язви их в душу. Вот и наведываюсь, временами, приглядеть.
Извек оглянулся, поискал глазами ступу или помело. По углам не увидал, а интересоваться — неловко. Спросил о другом:
— Слушай, бабуля, а с чего ты к коню такая ласковая? Он же у тебя все травы пожрёт, а ты собирала, сушила.
— Не я — Наина, это всё от неё осталось, да теперь вряд ли пригодится. Сама—то я другую волшбу пользую. Мне травы ни к чему. А ушастый твой пусть побалуется. Я ведь про него давно знаю, сестра рассказывала перед отъездом.
Сотник застыл с пирожком в зубах. Старуха, заметив его удивление, с улыбкой продолжала:
— Он ведь у тебя недавно?
— Двух лет не прошло.
— А до того чей был, не ведаешь?
— У Юсуф—хана был, пока в того стрела не попала. Хан помер, а коня на торжище привели — никого к себе не подпускал. Я возьми и купи, сдуру. Все деньги отдал, да ещё и у друзей занял. Меня почему — то принял, вот теперь и езжу.
— Это потому, что чует в тебе… хорошего человека. А ведаешь ли, откуда Наина его знает?
— Откуда?
— От Юсуфа, его хозяина, который этим конём больше всего на свете дорожил… ты пирожок — то ешь, а то встрющился, как горох на плетне. Ешь, а я рассказывать буду.
Извек торопливо кивнул, куснул забытый пирожок, отхлебнул завару. Вкуса уже не ощущал, слушал бабку.
— Начнём с того, — продолжала рассказчица. — Что жеребчик твой, один из потомков крылатых коней, а они твари с характером. Даже когда, по воле богов, крыльев лишились, лучше не стали. Хан с ним изрядно намаялся, пока не примучил. Хотя конь хорош, умён, в бою силён, в беге вынослив…
— Не знаю как в бою, а пожрать любит! — пробурчал Извек с набитым ртом.
— Про бой ещё узнаешь, какие твои годы. Сейчас речь о другом: появилась у Юсуфа мечта, чтобы у коня этого вновь крылья отросли. Так он этой мечтой заболел, что объездил всех известных магов и волшебников. Да всё напрасно. Ни один за такое дело не взялся, и не мудрено — супротив богов не попрёшь.
— Эт точно! — со знающим видом подтвердил Сотник. — Хотя старики рассказывали, что в давние времена шатались по земле трое, из леса. Лихие ребята были. Говорят и богам от них доставалось…
— Были, — отмахнулась старуха. — Двое из них и сейчас где — то бродят, может ещё встретишься, сам порасспросишь.
— Так что хан? — напомнил дружинник.
— Хан загрустил но, лета три тому, услыхал, что осталась ещё одна ведьма, самая сильная. Долго донимал волхвов расспросами и, разузнав дорогу, явился к Наине. Обещал горы злата и груды каменьев, но сестра только посмеялась. Сказала, что проще сделать крылья самому Юсуфу, чем его скакуну.
Правда потом, когда понурый хан собрался уезжать, сжалилась. Предложила на время превратить коня в человека, дабы тот речь людскую понимать научился. Юсуф тут же согласился и, оставив скакуна, воротился домой…
Челюсть Извека отвисла, брови скакнули к потолку, волосы и борода стали дыбом. Старуха, не замечая его оторопи, неспешно продолжала:
— Целый год в услужении сестрицы был здоровенный детина с разумом ребёнка. Дрова колол, сено косил, помаленьку учился говорить. Перед приездом хана — уже всё понимал, но слова складывал худо и лопотал как двухлетка. Я тогда заезжала на денёк. Помню, Наина даже прослезилась, перекидывая парня обратно в коня. Однако, деваться некуда, обещала — надо отдавать.
— А потом? — еле вымолвил Сотник.
— Потом приехал Юсуф, забрал поумневшего скакуна и распрощался, а вскоре после этого погиб. Теперь ученик моей сестрицы у тебя.
— Так я что, на человеке езжу?
— Да нет, — хихикнула бабка. — Конь он! Простой конь, только гораздо понятливей других. Так что радуйся, таких лошадей по всему свету не сыщешь.
Сотник недоверчиво посмотрел в окно, где виднелся чёрный хвост, пригладил бороду, поднялся.
— Ну, бабуля, спасибо тебе за угощение, а мне пора и честь знать. Поеду наверное, дорога не близкая, раньше поедешь — раньше доедешь. А то, боюсь, ещё маленько поговорим, и выяснится, что я раньше конём был.
Старуха помолчала, вспоминая, отрицательно покачала головой.
— Нет, про тебя Наина не говорила. А если решил ехать, то так тому и быть, неволить не буду, езжай. Разве что гостинцев тебе на дорогу соберу. Конь твой и так пропитание отыщет, а твоя сумка у седла — совсем пустая, тоньше попоны висит. На ко, захвати! До ближайшей веси два дня шагом, скоком — день, всё одно проголодаешься.
Её сухие морщинистые руки уложили оставшиеся пирожки на чистую тряпицу и ловко скрутили узелок.
— Кушай на здоровье, — улыбнулась она. — И погодь, ещё кой — чего принесу, пригодится.
Старуха взяла корзинку и направилась к двери. Извек с опасением глянул вслед, в голове мелькнула мысль: кругом, кроме леса, ничего, уж не поганок ли с мухоморами решила набрать.
Ухватив узелок, неторопливо двинулся из избы. Ворон уже топтался у крыльца. Осоловевшие глаза говорили, что ни одного пучка под навесом не осталось, да и не известно, цел ли сам навес. Проскрипев по ступеням, Извек запихал пироги в сумку, огляделся. Хозяйку заметил на краю поляны, возле неказистого деревца. Расторопная бабуля накладывала в корзину жёлтые плоды, то ли груши, то ли яблоки — не разобрать. Пока одевал уздечку, та вернулась, протянула корзину с наливными яблоками.
— Возьми вот. Правда одичали, но кое — какая сила ещё осталась, хоть и не такая как прежде. Наина забросила совсем, вот и выродились, а может перероднились с лесными дичками, леший их знает. Но, чем богаты — тем и рады.
— А что, — не понял Извек. — Раньше какие—нибудь непростые были?
— Были, милок, были. Очень непростые, можно сказать особенные, молодильные, слыхал про такие? Теперь, конечно, не молодят. Хотя сил прибавляют впятеро, а то и всемеро, но ненадолго.
Извек скрыл в бороде улыбку, молодильные только в сказках бывают. Чудит бабка на старости лет, но и на том спасибо. Натощак и дичка в радость.
— Спасибо, бабушка, бывай здорова, может ещё свидимся.
Он вскочил в седло и тронул повод. Ворон пошёл лёгкой грунью. Когда выехали на край леса, Сотник вынырнул из задумчивости и огляделся:
— Ну, умник, ищи дорожку, по которой прежде ехали.
Ворон зацокал чаще и, скоро, под ногами опять потянулась тропка, заросшая пятнами высохшего мха. Извек глянул на небо, присвистнул, брови поползли вверх: солнце даже не начало сползать с зенита, хотя на поляне погостили изрядно. Не иначе как бабуля начудила, хотя, вроде и не колдовала…
