стремительным койотом. Едва коснувшись земли, койот оскалил зубы и бросился за лаской, которая резко развернулась и злобно оскалилась – все шире, шире, до тех пор, пока навстречу койоту не распахнул пасть поросший редкими клочками желтого меха аллигатор. Койот летел прямо ему в зубы и свернуть уже не успевал.
Волчье тело дрогнуло, изменяясь, и чернокрылый ворон, пролетев сквозь частокол зубов, вылетел с другой стороны крокодильей морды. Пасть захлопнулась прямо у него за хвостом. Ворон оглянулся, издал каркающий издевательский смех и заложил вираж над поляной.
Аллигатор содрогнулся и превратился в золотого, стремительного сокола; клочки желтоватого меха торчали по бокам точь-в-точь как уши нааглоши в его человекообразной форме. Он со сверхъестественной скоростью устремился за вороном, на лету прикрываясь завесой.
Ворон, пару раз взмахнув крыльями, начал осторожно кружить над поляной, высматривая противника, – и тут в спину ему впились соколиные когти. Оцепенев от ужаса, я наблюдал, как крючковатый клюв, вынырнув из ниоткуда, стремительным движением ударил в спину схваченного ворона…
…и наткнулся на покрытый шипами, твердый, как камень, черепаший панцирь. Кожистая голова на длинной шее повернулась, и челюсти, которые запросто перекусили бы среднего размера силовой кабель, сомкнулись на ноге сокола-нааглоши. Тот испустил вопль боли, и оба камнем полетели на землю.
Только когда до земли оставались считаные футы, черепаха обернулась кем-то вроде белки-летяги, широко растопырила лапы и перевела полет из отвесного пике в пологое. Коснувшись земли, она покатилась клубком, гася инерцию. Соколу повезло меньше, а может, опыта не хватило. Он начал преображаться, но врезался в каменистую землю прежде, чем этот процесс завершился.
Белка повернулась, прыгнула и, превратившись в прыжке в горного льва, обрушилась всей массой на бесформенную, оглушенную мешанину перьев и желтого меха. Клыки и когти впились в нааглоши, тот жутко заверещал, и на землю брызнула черная кровь. Нааглоши превратился в какой-то кошмар на четырех лапах, с кожистыми перепончатыми крыльями, как у летучей мыши, весь усеянный глазами и ртами. Рты кричали что-то одновременно на дюжину разных голосов. Каким-то образом он вывернулся-таки из львиных когтей и неуклюже понесся по поляне, спотыкаясь и едва не падая. Набрав скорость, он начал тяжело подпрыгивать, хлопая крыльями. Больше всего он напоминал альбатроса, которому никак не удается взлететь из-за отсутствия встречного ветра. И все это время горный лев гнался за ним по пятам, полосуя заднюю часть тела когтями и зубами.
Нааглоши исчез в темноте, только вопли, почти плач доносились до нас, пока он спускался по склону к озеру. Духоприют реагировал на его бегство с несомненным удовольствием, и я не могу винить его за это.
Перевертыш бежал с острова. Некоторое время ночной ветер доносил еще издалека его завывающие вопли, потом стихли и они.
Горный лев смотрел вслед нааглоши еще несколько долгих секунд. Потом сел, опустив голову, встряхнулся и снова стал Индейцем Джо. Старик сидел на земле, опираясь на нее обеими руками. Он медленно, словно у него затекли ноги, встал; одна рука, похоже, была сломана чуть ниже локтя. Еще некоторое время он смотрел вслед бежавшему противнику, потом фыркнул, повернулся и не спеша направился ко мне.
– Ух ты, – негромко сказал я ему.
Он чуть вздернул подбородок. На мгновение глаза его осветились гордостью и могуществом, потом он слабо улыбнулся мне и снова превратился в обычного, усталого на вид старика.
– Ты установил с духом священную связь? – спросил он.
Я кивнул:
– Вчера ночью.
Он смотрел на меня так, словно не мог решить, рассмеяться ли мне в лицо или хорошенько стукнуть по мозгам.
– Ты ведь никогда не вляпываешься в неприятности наполовину, а, сынок?
– Явно нет, – пробормотал я, сплевывая кровь. Ее к этому времени набралось во рту достаточно.
Лицо не стало болеть меньше только оттого, что нааглоши исчез.
Индеец Джо опустился рядом со мной на колени и с профессиональной сноровкой осмотрел мои раны.
– Угрозы для жизни нет, – заверил он меня. – Нам нужна твоя помощь.
– Вы смеетесь, – прохрипел я. – Я же размолот в труху. Я даже идти не могу.
– Нам нужна только твоя голова, – успокоил меня он. – Там, внизу, у места боя растут деревья. Им сейчас тяжело. Можешь их ощутить?
Он еще не договорил, а я уже ощутил их через духа острова. Точнее говоря, речь шла о четырнадцати деревьях – старых ивах, по большей части растущих у самого берега. Ветви их склонялись к воде под чудовищной тяжестью.
– Угу, – сказал я.
Голос мой доходил до меня словно со стороны и звучал неестественно спокойно.
– Остров может очень быстро избавиться от тех, кто на них сидит, – сообщил Индеец Джо. – Для этого достаточно ненадолго убрать воду из земли под ними.
– И что? – спросил я. – Как, вы думаете, мне…
Я осекся, не договорив, потому что Духоприют отозвался на эту мысль. Казалось, он ухватил суть сказанного Индейцем Джо, но я сразу же сообразил, что это не совсем так. Дух понял не слова Слушающего Ветер, а мысли, порожденные этими словами у меня в голове. Связь посредством звуков представлялась духу острова столь неизящной, громоздкой и неестественной, что произнесенные слова он игнорировал. Другое дело – мысли.
Я практически собственными нервными окончаниями ощущал, как чуть подвинулась, устраиваясь по-новому, земля, когда остров вытянул
