— Да Василия Осиповича, с Мотофлота.
— А, есть такая! У нее разве девичья фамилия — Семенова?
— А то какая же? Будто студенткой приехала и осталась.
— Верно, студенткой, — не веря своим ушам, проговорил Стас. — На практику приехала, к геологам…
— Что-то такое было, — отмахнулась она. — Говорили, Василий Осипович ее в лесу нашел, что ли. Привел и оставил. Теперь у них дети взрослые.
— Можем заскочить на Мотофлот, — видя интерес Рассохина, предложил Гохман, а сам ждал команды от жены. — Попроведовать… А потом и на Карагач. Если, конечно, ты не против.
Последние слова относились к жене.
— Поезжай, помоги человеку, — позволила она. — Не чужой…
— Если танцевали, конечно, не чужой! — с намеком засмеялся Гохман.
Жена не среагировала.
— Будешь на Гнилой, так на кладбище сходи, — велела строго. — Поправь там… Столько лет не бывали.
— Это обязательно, — серьезно заверил он. — Святое дело. Правда, говорят, и кладбище погорело…
— Поезжай, — благословила она и вдруг поцеловала мужа, тем самым выказывая на миг неожиданную нежность к нему.
— Сначала за мотором в магазин! — обрадовался тот, переодеваясь в милицейскую форму. — Потом начальству доложусь и автомат возьму. А по пути на Мотофлот заедем.
Желтый милицейский мотоцикл по виду был старее хозяина, однако же еще тарахтел.
— Это я специально жену завел, — оправдывался Гохман. — Иначе не отпустит. Я от Карагача столько беды натерпелся! Как ни поеду, без приключений не обходится. Раз вообще чуть не погиб…
Натерпевшись от буйного населения поселка, Карагач отвернулся от него, пробил себе новое русло, создав немало хлопот тому, кто намеревался попутешествовать по реке. На Мотофлоте, что был близ старого устья, никакого флота давно не было, но остался длинный, в одну улицу вдоль Чилима, поселок, который облюбовали приезжие дачники. Местного населения оставалось немного, дворов семь, разбросанных среди новеньких коттеджей, но к своему стыду участковый не знал, в котором живут Меркуловы, и сослался на то, что больно уж распространенная фамилия. Подъезжая к брусовому двухквартирнику, Рассохин испытывал ощущение, сходное с мистическим шоком: неужели все оказалось так просто? И Женя Семенова, которую не могли найти даже с помощью авиации, парашютистов, погонь, засад и сплошного прочесывания местности, вдруг явилась ниоткуда, вышла замуж, поселилась на берегу большой реки, нарожала, вырастила детей и теперь преспокойно живет, как будто бы ничего не случилось…
Нет, наверное, случилось, иначе бы не стала писать письмо своей первой дочери Елизавете…
Милицейский мотоцикл вышел встречать хозяин — с седой, веником, кержацкой бородой человек лет семидесяти. Он молча поздоровался за руку с участковым, но на Рассохина лишь глянул и отвернулся.
— Василий Осипович, супруга-то у тебя дома? — участливо спросил Гохман.
— На что тебе, паря, супруга моя? — подозрительно спросил тот.
— А вот, человек интересуется!
— Что за человек-то?
— Ученый, из Москвы.
Меркулов наконец-то оглядел Рассохина, а сначала смотрел сквозь него, как через стекло.
— Вашу жену зовут Евгения? — спросил он. — Девичья фамилия — Семенова?
— Ну и что?
— У нее есть дочь Елизавета, в Питере? То есть в Ленинграде?
Бледноватое лицо старика зарозовело.
— Какая такая дочь? Не знаю, не слыхал. У самой спросить надо бы.
— Позовите, спросим, — предложил Рассохин.
— Ты-то с какой стати спрашивать станешь? — вдруг взъелся Меркулов. — Ты кто ей, ученый? Хрен с горы? Моя жена, я и спрошу!
— Да ты не сердись, Василий Осипович, — примирительно сказал Гохман. — У товарища ученого поручение от дочери, мать свою поискать. Потерялась лет тридцать назад, а звали ее, как твою жену.
Старик и вовсе стал багровый, захлопнул открытую было калитку.
— Постойте-ка тут пока…
И скрылся в доме.
— Дед чудаковатый, — шепотом проговорил участковый. — Как бы семейный дебош не устроил. Если честно, то, говорят, жена у него погуливала в молодости. Сам-то на буксире работал, кошели с лесом водил. Месяца по два дома не бывал…
Минуты три стояли молча, прислушивались к неясным звукам.
— У нее нос с горбинкой? — вспомнил примету Рассохин.
Гохман открыл рот, но ответить не успел, ибо на крыльце оказалась суровая пожилая тетка — иначе не назвать, но, как говорят, со следами былой красоты.
Стас вздохнул облегченно.
— Вы что это моему деду наплели? — Она прихватила клюку и спустилась на звонкий, деревянный тротуар. — Какая такая дочь?
Это была не Женя Семенова…
— Вы нас простите, — повинился Рассохин. — Я ищу Женю… Евгению Семенову из Ленинграда.
— Ну, я это была! — заявила тетка, — только не из Ленинграда. И у меня никаких дочерей нет!
— Это совпадение, — вступился Гохман. — Виноваты, извиняемся…
— Вам совпадение, а этот черт ревнивый мне три дня шею пилить будет!
В этот миг Стас узрел, что над ее головой кружатся две ласточки, пикируя, словно на кошку. Тетка подняла клюку и пригрозила:
— Вот я вас сселю с избы-то, паскудницы!
До появления высокого начальства и журналистов на пробном участке запустить драгу и добыть хотя бы грамм золота никак не удавалось: сначала полетел какой-то вал по причине заводского брака, потом сгорел электромотор, и наконец в рудоприемник завалился и заклинил ковши угловатый и крепчайший камень. На прииске возникла нервная, злая лихорадка, когда все друг на друга кричали, требовали, но даже все вместе не могли быстро преодолеть непреодолимые обстоятельства — стихийный, коварный нрав Карагача. Необкатанную, бог весть как попавшую в россыпь глыбу кое-как раскололи кувалдами, вытащили, запустили драгу, но в отлаженной, не раз проверенной и испытанной технике промывка не пошла. То есть золото не оседало на специальных резиновых ковриках, а вместе с тяжелой фракцией уходило в отвал. Оказалось, полностью отсутствует обязательная заводская регулировка агрегатов и настройка приборов. Следовало бы вызвать специалистов завода-изготовителя, но где там ждать неделю — надо добыть первое золото, показать процесс и начальству, и телезрителям!
Вероятно, Гузь договорился с начальником драги, и тот послал рабочего с банкой краски и кистью — закрашивать имя «Рассоха» вдоль верхней палубы. Закрасил, спустился, но прошло четверть часа, краска на солнце и ветру просохла, и название проступило сквозь нее вроде бы даже еще ярче, по крайней мере свежая белая полоса с красными буквами притягивала внимание. Рабочий опять залез наверх, теперь с банкой красной краски, но Рассохин уже не увидел, чем это закончилось, потому что они с Женей Семеновой собрали книги и удалились в палатку, за три версты от участка.
