— Мальчик поправляется, — проговорил Борга. — Вчера я видел, как он бегал по холмам. Ты совершила великое дело. Действительно великое.
Он поднялся и отправился в пекарню. Пелейн села напротив Ворны.
— Правда, хлеб хорош?
— Да. Очень вкусно. — Знахарка пришла в себя, однако, не привыкшая к болтовне, чувствовала себя слегка не в своей тарелке.
Хозяйка наклонилась к ней и негромко сказала:
— Может, от него нет толку в постели, но за его хлеб сами боги отдали бы душу. — Жена пекаря некоторое время продолжала говорить, а потом заметила, что гостья молчит. — Прости, Ворна, — извинилась она. — Я действительно болтаю слишком много.
— Почему ты… так мила со мной? — спросила бывшая колдунья.
Пелейн пожала плечами и несмело улыбнулась.
— Потому что теперь ты одна из нас. Ты отказалась от могущества ради жизни Коннавара. Мирия все нам рассказала. Ты рисковала жизнью, чтобы привести его из земли теней. Все в деревне думают, как я. Знаю, тебе не хочется об этом говорить, но… — Женщина не закончила фразы и поднялась из-за стола, чтобы отрезать еще хлеба. — Разве не здорово, что солнце снова светит?
— Да, — согласилась Ворна. Она встала, сняла свой плащ с крюка и перекинула его через руку.
Когда женщина дошла до двери, Пелейн окликнула ее:
— Заходи, если захочешь, в любое время.
— Спасибо, непременно.
Ворна вышла на солнышко и отправилась к дому Мирии. Люди здоровались с ней или просто махали рукой в знак приветствия. Когда знахарка дошла до матери спасенного юноши, ее трясло, а в глазах стояли слезы.
Мирия увидела, как дрожат ее губы от избытка чувств, и нежно привлекла к себе. Тепло человеческих объятий оказалось выше сил Ворны. Она прижалась лицом к плечу младшей женщины и заплакала.
Как и все кельтоны, риганте были страстными и порывистыми людьми, и драки среди них случались нередко. Порой схватки кончались плохо, и кто-нибудь умирал от ран, но такое бывало редко. Еще реже случались убийства или изнасилования.
Поэтому, когда весенним днем обнаружили первый труп, всю деревню Три Ручья охватило горестное недоумение.
Тело человека средних лет нашли довольно рано утром. Охотник, с утра пораньше отправившийся в лес с луком и собаками поохотиться на кроликов, обнаружил в его кустах. Через два часа прибыли двадцать человек во главе с Руатайном и остановились примерно в пятидесяти шагах от места убийства. Арбонакаст, Бануин и Руатайн отправились осматривать следы.
Арбон спустился на колени рядом с первым замеченным отпечатком.
— Четыре лошади, — сказал он. — И все подкованные. — Пастух пошел дальше, не отрывая взгляда от следов. — Старик катил ручную тележку, всадники нагнали его сзади. — Легко перепрыгнув через следы, Арбон снова остановился. Затем тихо выругался.
— Что ты нашел? — спросил Руатайн.
— Старик был не один, а с молодой женщиной или ребенком. Следы маленьких ножек. — Он жестом позвал за собой в лес.
Через несколько минут нашли второе тело: обнаженную девочку не старше четырнадцати. Совершенно очевидно, что ее изнасиловали. Горло было перерезано. Руатайн закрыл глаза мертвой. Бануин бесстрастно стоял рядом. Он единственный из всех не был шокирован. За свои путешествия по другим землям он успел привыкнуть, что люди совершают такие преступления. Но не на землях риганте. Он осмотрел местность и ждал, пока Арбон закончит разглядывать следы. Пастух с лицом бледным от ярости наконец поднялся и направился к первому телу. Мертвец, одетый в длинную бледно-голубую тунику, окаймленную красным, лежал с перерезанным горлом. Тележка была перевернута, а ее содержимое разбросано по кустам. Они нашли два взломанных сундука, наполненных главным образом одеждой, и три маленьких мешка с едой.
Арбон подошел к Руатайну.
— Мужчина и девочка спокойно шли по дороге. Потом их нагнали всадники. Один обнажил клинок. Старик вскинул руку — отсюда порез на запястье. Это не остановило удар. Девочка в ужасе убежала в лес. Всадники спешились и погнались за ней. Поймав ее и поразвлекшись, они разграбили тележку, оттащили тело старика в кусты и уехали на север.
— Что еще ты можешь сказать об этих людях?
— Один очень высок, шесть футов с лишним. Другой низкий и толстый. Кто-то из них ехал на кобыле. По крайней мере у одного из них расцарапано лицо — у девочки под ногтями кровь. К этому можно добавить немного, только то, что убийство произошло не раньше, чем вчера, ближе к вечеру.
— Чужаки, — заметил Бануин.
— Это и так ясно, — холодно сказал Руатайн. — Ни один риганте не сделал бы такого.
Иноземец покачал головой.
— Я имею в виду, что они из-за моря. Старика убили гладиусом. Такие мечи здесь редко встречаются. А убийство девочки могло быть частью ритуала — жертвой Гианису, Кровавому божеству. Ему поклоняются многие гаты и другие племена за морем.
— Слышал о таком.
— Также возможно, — продолжал Бануин, — что всадники знали старика. Судя по одежде, он из племени остров, земли которых граничат с гатами. Так что они вполне могли приплыть на одном корабле.
— Выясним, когда найдем их, — сказал Руатайн, возвращаясь к остальным всадникам.
Бануин остался на месте, глядя на мертвую девочку. Коннавар подошел к нему, белый как мел, сверкая глазами от ярости.
— Тебе не следует видеть это, Конн, — сказал Иноземец.
— Нет, следует, — прошептал тот.
Оставив четверых хоронить мертвых, риганте отправились искать преступников.
Ближе к вечеру они сбились со следа, и отряд разделился на части. Коннавар и Бануин поехали вместе на северо-восток, далеко в лес Лангевин. Они не останавливались, пока не начало темнеть, а потом Иноземец предложил вернуться домой. Конн покачал головой.
— Я дам моему коню отдохнуть, а потом поеду дальше, — сказал он.
— Может быть, их уже нашли другие, — заметил Бануин.
— Может быть, но вряд ли, — сказал юноша.
— Почему ты так думаешь? — спросил заинтригованный Иноземец.
— Если они чужаки, иностранцы, то их ведь сюда что-то привело. Они хотят заключить соглашения с риганте или паннонами. Если с нами, то эти люди, несомненно, отправились в Старые Дубы получить аудиенцию у Длинного Князя, а если с паннонами, то они поехали к перевалу Кавеллин. В любом случае им в эту сторону.
— Может, они свернули на запад, на шерстяной путь, — возразил Бануин. — В любом случае мы ищем их след. А ты говоришь так, будто хочешь найти их сам.
— Хочу. И найду. Бануин тихо выругался.
— Глупо, — проговорил он. — Их четверо. Станет ли лучше мертвым, если ты тоже погибнешь?
— Разве ты не говорил, что я твой лучший ученик?
