– Небось у него сегодня была получка, – говорит Рози.
Я киваю, поднимаюсь, и мы выходим, вытерев по дороге дверную ручку. Рози кладет пистолет обратно мне в сумочку и держит ее в руках, пока мы идем к лестнице, не спеша, но и не задерживаясь. Свою сумочку она повесила на плечо.
– Ты как считаешь, сколько у нас времени? – спрашивает Рози, пока мы спускаемся.
– Убей, не знаю, – отвечаю я.
Я мучаюсь с блондинистым париком, с трудом стягиваю его и запихиваю в сумочку. Провожу пятерней по примятым волосам, чтобы немножко растрепать. Рози отдает мне свой пиджачок, и я застегиваю его, прикрываю декольте. Ничего особенного, но пиджачок и натуральные волосы собьют с толку тех, кто может поджидать меня внизу. Надеюсь, если там кто и ждал, он слишком старался заглянуть мне под лифчик, чтобы запомнить лицо.
– Испугалась? – спрашивает Рози.
Я мотаю головой. Я на взводе, чувствую себя так, будто во мне десять футов росту и все сплошная сталь. Готова разобраться со всяким, кто попадется на дороге, по одному или всей кучей разом. И не важно, что на скуле у меня проступает синяк, который продержится не меньше двух недель.
– Ты понимаешь, что нам надо убираться из города? – спрашивает Рози.
– А зачем? Никто не знает, что мы там были. Нас с ним ничего не связывает.
– Это же был коп, – говорит Рози.
– Продажный коп.
– Ну и что? Ты же знаешь, как бывает, когда кого-то из них зацепят. Город наизнанку вывернут.
– А я тебе говорю, ни за что не найдут.
Мы спокойно выходим на улицу и направляемся в «Девари». Переодеваемся в обычную одежду.
– Тут чуть меньше четырех тысяч, – говорю я Рози, пока она мажет губы перед зеркалом.
– Не звизди!
– Богом клянусь!
Рози промокает губы салфеткой. У «Девари» все шикарно: салфетки, крем для рук, все такое.
– Не знала, что продажные копы столько зашибают, – говорит она.
Я вспоминаю, как он лежал, когда мы выходили из номера.
– Думаю, у этого дела есть и оборотная сторона, – говорю я.
Рози целую минуту пялится на меня, а потом мы обе начинаем хохотать. Если б кто зашел и увидел, принял бы нас за двух обычных девчонок из Козлиного Рая, надравшихся в большом городе. Да так оно и есть, только мы не пили.
Чем больше я хохочу, тем сильнее болит челюсть. Здорово саданул. Все лицо сбоку потемнело.
– Ну и видок у тебя, – хихикает Рози.
Я ухмыляюсь в ответ:
– У меня? Ты бы на него посмотрела. И мы снова хохочем.
Именно в ту ночь мне впервые и приснились волки. Не та туфта «Нью Эйдж», которая вошла в моду чуть позже, – знаете, духи-проводники в зверином облике, индейские тотемы и прочая чушь. Никаких таких советов, как правильно жить, мне в тех снах не давали. Просто мне снилось, что я волчица. Рыскала в каких-то зарослях, и ничего мне больше не надо было, никакого груза за плечами. Жизнь проста, что есть, то есть. Охотишься, спишь, снова охотишься.
Наутро я рассказала свой сон Рози, но она только головой покачала да засмеялась.
– А то я не знаю, кем ты иной раз бываешь, – говорит она мне.
Странное дело, сон мне понравился. Забавно, что я в нем знала, кто я есть. То есть знала, что я – Рэйлин Картер, лежу в постели и вижу сон и в то же время я еще и волчица. И притом никаких сложностей. Все сложности, в которых я путалась в жизни, пропали. А проснувшись, я чувствую себя чистой и свежей.
Только в тех снах я и бываю свежей и сильной. Настоящей.
Рози несколько дней нервничала, и зря. Ясно, смерть копа попала в газеты и все такое, только зацепиться им было не за что, сразу видно. Подробностей приводилось столько, что хватило бы на толстую книжку, если б у кого было настроение ее писать. Как я заметила, никто не упомянул, что у него из штанов кое-что болталось, но это, может, потому что «Тилерский стандарт» – газета для семейного чтения. Если послушать официальные заявления, получался этакий герой-полицейский, погибший в схватке с наркодельцами. Черт его знает, может, они и сами в это поверили.
То есть когда они провели баллистическую экспертизу, оказалось, из этого пистолета уже убивали в Куперстауне, и в резервации, и еще кое-где, и все по делам, связанным с наркотой. Толстый Джек мне клялся, что пушка чистая, но когда лошадь уже свели со двора, поздно смотреть ей в зубы. Так или иначе, от пистолета пришлось избавиться: вытереть дочиста и закопать в лесу, подальше от дороги. Там же мы сожгли парики и платья, в которых были тогда.
Для нас мало что изменилось, разве что мы засели дома и строили планы. Я прикинула, что нам нужен городок побольше. Рози рвалась в Лос-Анджелес, где нас, она думала, ждет карьера кинозвезд, только я твердо решила сначала обзавестись капиталом где-нибудь поближе. Не собиралась я оказаться в Лос-Анджелесе одной из толпы побирушек, которые только и ждут, кто их угостит. Правда, послушать Рози, она неплохо провела бы время в компании киношников.
– Ты только представь себе, Рэйлин, – говорила она. – Подумай только: постельная сцена! Ну, разве не сладко звучит?
Пожалуй, мы обе были со странностями, каждая на свой лад.
Мы выждали несколько месяцев, чтобы новость остыла. Держались тихо и проедали грязные денежки того копа. Но жизнь продолжалась.
Той весной много всякого случилось. В марте помер папаша, но я на похороны не пошла. Он меня и при жизни никогда особо не замечал, так и после смерти я ему не нужна.
Джимми и Роби связались с дурной компанией. Начали приторговывать крэком, а потом Джимми подрался с парнем из «Драконов» прямо здесь, в Шатае, и получил за свои старания могилку на кладбище – и двух недель не прошло, как папашу закопали. Роби выпал случай показать себя, и он бежал, как испуганный кролик, пока тот байкер забивал его братца до смерти.
Хоронить его я опять же не ходила.
Не знаю, куда подевался Роби к тому времени, как мы с Рози собрались уехать из городка. Кто-то мне говорил, будто он работает на Морганов в Гнилом Ручье, да только я не поверила. На что им такой недотепа? Мне больше верилось, что он кончил в доме для голубых, играя на чужих флейтах и расплачиваясь за привычку, которую завел, пока они с Джимми по мелочи торговали крэком.
А скорее всего он тоже помер, но я и на его похороны не пошла бы, если б о них знала.
А вот посмотреть на Дэла сходила бы, просто чтоб убедиться, что сукин сын и вправду сдох, только у него не хватило порядочности умереть. Он отправился за решетку: пьяный в дым сбил машиной маленькую девочку. Приговор вынесли в апреле, в ту же неделю, когда мы пристрелили копа. Дали ему много, потому что он удрал, оставив ее умирать в придорожной канаве. Говорили, мол, она бы выкарабкалась, если б ее вовремя доставили в больницу.
