Зэсс шел по уходящему в ночь городу. Кое-где уже горели фонари, освещая от негустого сумрака маленькие узкие улочки, выводя его прямо к рыночной площади.
Шумное дневное действо рынка плавно перетекало в ночное, собирая пьяных гуляк, работяг, желающих потратить заработанное за день на выпивку и развлечения, разноцветных и разномастных шлюх, шулеров, играющих с огнем, мошенников, шутов и торговцев, просто уставших людей, собирающихся потрепать языком и отдохнуть, и снующих туда сюда детей.
Он сел под одним из каменных домов, прилегающих к площади и прикрыл глаза, вслушиваясь и растворяясь в звуках.
Где-то наверху, в доме гремели посудой, слышались мужской и женские голоса. Площадь же была переполнена звуками, пронося мимо застывшего Зэсса запахи множества тел.
Мимо прошла собака, ощетинилась и, поджав хвост, юркнула под ноги толпе. Он улыбнулся.
Затем до него донеслись слабые голоса с другого конца площади. Зэсс прислушался, поднялся и направился туда, откуда уже более отчетливо слышались выкрики гадалок, желающих за деньги открыть тайны судьбы и будущего.
— Рассказывай. — он протянул ладонь черноволосой женщине, одетой в темное поношенное платье.
Та неспеша взяла с подстилки рядом трубку, вдохнула и выдохнула ему на ладонь клубок сизого дыма, показавшегося серебрянным в свете фонарей. Затем склонилась надо рукой.
— Ты потерялся. Не знаешь, чего хочешь и чего ждать. И сомневаешься. — она кинула на него внимательный взгляд и продолжила еще более загадочным голосом. — Скоро. Скоро все изменится. Придет к тебе то, что ищешь и ждешь. Но недолго будешь радоваться. Вижу беду над тобой. Болезнь тяжкую. Тяжело будет, очень тяжело… — Она требовательно протянула руку. — Давай, еще погадаю, скажу как от беды уберечься.
— Не стоит. — он кинул ей монетку. И направился к следующей гадалке, уже что-то рассказывающей молодой женщине.
— … и придет он к тебе, не переживай, золотая… — он выстоял весь разговор, дождался своей очереди и протянул ладонь.
Гадалка склонилась низко-низко. Так что теплое дыхание и седые волосы защекотали руку. И забубнила что-то. Потом резко выпрямилась и закатила глаза.
— Ждет тебя большая любовь скоро. Вижу славу. Молва о тебе пойдет. Деньги придут, но немного. Женщина тебя найдет. Но твоей не станет. Жена будет. Но на другого посмотрит. Трижды женат будешь. Дети будут. Вижу… — она еще сильнее запрокинула голову назад. — двенадцать… сыновья будут. Сильные сыновья. Далеко пойдут. Еще вижу…
— Достаточно. — он кинул ей монетку. — На сегодня достаточно.
Пора было возвращаться. Он мог просидеть здесь до утра и дольше, но что изменится?
Он обошел стороной небольшую толпу, в основном состоящую из детей, сидящих на камнях площади, и нескольких взрослых, случайно остановившихся тут же.
— …там нашел он свой меч, и убил злое чудовище. Правитель той страны щедро наградил храброго воина и воздал ему и роду его множество почестей… — старческий голос из центра юных слушателей вещал с тяжелыми выдохами и кряхтением.
В центре сидела старуха, скрюченная и седая, с помутневшими глазами и настолько глубокими морщинами, что казалось, тот воин, про которого она рассказывала, своим мечом нанес эти борозды ей на лицо.
— Еще, еще, Акая, расскажи еще. — забубнили дети, как только она утихла.
— Да, расскажи им что-нибудь страшное, чтобы все сегодня постели намочили, — заржал один из подвыпивших мужчин, стоящих рядом.
— Я помню, Майт, как ты свою кровать мочил. И был ты тогда постарше всех этих детей.
— Да ты тут всех помнишь, давно самой пора ложиться. Ты больше королей пережила, чем у меня баб было. — огрызнулся мужик.
— А ты свою руку не считай. — прокряхтела в ответ старуха. Толпа засмеялась, и багровый мужчина поспешил удалиться.
— А какой король самый хороший был? — спросил один ребенок.
— Да не бывает их хороших. — еще один мужчина затянул трубку.
— Тот хороший, кто народ не трогает, — старуха склонилась еще ниже. — пусть себе делят земли, богов, лишь бы нас не трогали.
— Говорят, когда старых богов сжигали, дым красный шел, — одна из женщин поднесла ладонь ко лбу.
— Может, оно и богам все равно, — старуха уже почти лежала боком на земле. Было видно, что она устала. — Говорят, раньше, когда людей было много меньше, боги нами интересовались. Им нравилось, что мы молимся им, приносим жертвы, строим храмы и убиваем. Они даже говорили с нами. Одаривали тех, кто был особенно усерден, добр и честен, кто хотел помогать людям. Давно это было. Когда не было еще городов, лишь малые поселения. Был один человек…
Старуха рассказывала сказку. Взрослые улыбались, дети слушали, открыв рты. Зэсс остановился неподалеку, внимая старому сказителю.
— … и куда бы он не приходил, земля вокруг начинала плодоносить, люди переставали болеть и беды обходили ту землю стороной. Так, ходил он из одной земли в другую, даря добро и помогая всем, кто в этом нуждался. И наградой ему была долгая жизнь. — Старуха умолкла и стало казаться, что она уснула.
— А дальше что?
— Дальше люди не захотели отпускать от себя такую благодать. — Зэсс шагнул вперед. — Они приковали его цепью к скале и построили над ним город. Первый город. Говорят, он до сих пор где-то там, внизу. Стонет и проклинает свою долгую жизнь.
Дети уставились на неизвестно откуда появившегося сказителя.
— За что его так? — пискнул мальчик.
— Он хотел бессмертия и славы. Ему дали и то, и другое. — Зэсс так посмотрел на ребенка, что тот сжался.
— У нас новый рассказчик? — старуха очнулась. — Ну ка, иди сюда. Ты кто такой? — Она старалась разглядеть его своими тусклыми глазами.
Зэсс присел перед ней на корточки и дотронулся до ее морщинистой, словно сделанной из тонкого пергамента руки.
— Знаешь сказки про пустоши, что за Гунхалом? Я бы послушал. — он накрыл своей ладонью ее сморщенную кисть, оставляя золотую монету.
— Плохое место. Не люблю детишек на ночь пугать. Да и взрослым слушать не стоит. Сказок мало напридумывали. Страшилки все. — она не обратила на монету никакого внимания.
— Жаль, — он сильнее сжал ее руку. — Может, еще услышу.
— Услышишь. — голос старухи изменился, стал как будто сильнее. Она смотрела не отрываясь в темные глаза под клочьями волос.
— Что ты видишь перед собой? — он странно улыбнулся, не спуская с нее глаз.
Морщины на старом лице как — будто стали глубже, рот пополз вниз, а глаза распахнулись чуть шире. В них словно загорелся угасший было огонь. На мгновение, женщина попыталась отдернуть руку и отвести взгляд. Но секунду спустя все поменялось: плечи ее вновь опустились, глаза потухли, а рука покорно осталась лежать накрытой ладонью незнакомца. Старуха вздохнула, с хрипом прогнав через себя воздух.
