Ознакомительная версия.
Что сосед его человек не совсем обыкновенный, Арсений понял уже давно. Он вполне допускал и секретную подготовку в армейской среде, и выходящие за обычные рамки возможности людей, специально натасканных выполнять особые поручения их державных хозяев. А ведь спроси кто о его соседе Антонии, и доктор не смог бы ответить даже о столь простейшем обстоятельстве, как его гражданская принадлежность. Какой организации или правительству он был подчинен, где вообще находилась его родина? Всякий на борту «Пересмешника», напротив, не только не скрывал сих знаменательных пунктов в биографии, а с гордостью сообщал их любому желающему послушать. Арсений был Великоросс, Эстремадура и фон Герке-Цугундер принадлежали к Западному Союзу, доктор Го – к Восточному. Старый Юл на Земле был приписан к населению Великой Скандии, а пан Пулавский по воле обстоятельств имел гражданство Объединенного Иерусалимского Храма. Кэти Мелоун, родом из Сиднея, понятно, включала себя в число патриотов Южно-Азиатской Гемы, прекрасная Тана, с недавних пор и для соблюдения паритета держав в проекте, почетно числилась за Конфедерацией Колумба. Единственно лишь Галеон Антоний получался никто, человек ниоткуда. Значит, решил про себя Арсений, никому тоже не полагается знать о нем: зачем и почему. Воображение, услужливо и скоро, нарисовало доктору более-менее правдоподобную картину – тайный агент на охранном посту блюдет честь их экспедиции, может, из самых секретных недр Совета Рациональной Экспансии. Драться с пиратами – пожалуйста, найти безруких потеряшек на Луне – вообще раз плюнуть. Вроде бы все сошлось в докторской голове и разложилось по местам. Кроме одного, совсем крошечного фактика, так себе, песчинки в колесе, плодовой мушки в компоте, мимолетной помехи на экране панорамного шоу. Последние слова Антония, выкрикнутые им в порыве смешливой ребячливости, что-то и где-то затронувшие в глубинах памяти доктора, и как грубо одернул своего второго пилота Командор, испугавшись слишком всерьез. Впрочем, может, тайные порученцы тоже шутят, и порой неуместно-специфически – и они люди, тем более после совсем нешуточного подвига, вообще именно Генту доктор теперь обязан жизнью. И пусть в столовой знают, благодаря кому мирно попивают кофеек, иначе выйдет несправедливость.
– Ну же, господин психолог, что стряслось? Не иначе у Пулавского приключилась галлюцинация? – довольно легкомысленно спросила его с порога Кэти Мелоун, видно, под шумок уже успела пропустить рюмочку.
– Кэти, какие еще галлюцинации? Я тоже видел, говорю вам! Самый настоящий пожар на «Латоне»! Кстати, доктор, его уже потушили? – сеньор Рамон по-прежнему пребывал в сильно возбужденном состоянии, хорошо хоть толком так и не понял, что именно происходило в панораме.
– Милый мальчик, вы не даете разумно оперировать вашему мозгу. Поэтому нужно успокоение, – произнес магистр Го Цянь, наверное, к приходу Арсения уже исчерпавший все запасы рецептов сычуаньской кухни. – Потушить пожар в безвоздушном пространстве нельзя, ибо его там не может быть. Скорее, плазменная реакция, что невозможно прекратить иначе, как само по себе в местных условиях. И простите меня, доктор Арсений, за настойчивость, станция премного пострадала?
– «Латоны» больше нет, – нахмурился Мадянов, внезапно вспомнив, что не только Огородный Билл заплатил жизнью за коварное и предательское злодейство, а вместе с ним сгинули в небытие по меньшей мере пятнадцать невинных человеческих душ.
Тут же со всех сторон на него посыпались глупые и совсем детские вопросы. Доктор Мадянов отвечал, как мог, не очень связно. На него наступал толстой тушкой комиссар Цугундер, требуя и провозглашая, что он, как представитель общественных властей, и что в его праве, и что с Командора еще спросится, и дальше в таком же духе. А доктор не находил в себе сил прервать его вулканическое поносное извержение, все куда-то ушло, и красивые слова о подвигах и чудесах, и его личные переживания, которые так хотел донести кому-нибудь, пропал даже страх. Ничего в нем не осталось, кроме ватных ног, и те совсем не держали доктора. Зато вдруг, откуда ни возьмись, нахлынула злоба. Пускай он, Арсений, тысячу раз Э-модулярный психолог, но более не стоило труда сдерживаться.
– Жирный боров, куриные мозги! Да что вы понимаете! Шатаетесь без толку, житья от вас нет! Подумаешь, фингал! Вам не психолог нужен, а качественный мордобой! – Арсений кричал, но ему казалось, будто говорит он удивительно тихо. – Вы, Кэти, пейте ваш коньяк или чем там успели нализаться! Стоило тащиться в этакую даль за примитивной белой горячкой!.. И не лупите на меня вороньих глаз, сеньор вы мой, Рамон! Вы – придурок, это не ругательство, а диагноз! С чем вас и поздравляю!.. Магистр Го Цянь, умоляю, уведите меня отсюда подальше, я не в состоянии идти сам! И я не знаю, куда!
– Я думаю, доктор Арсений, это нужное сейчас решение. Не желаете ознакомиться с лабораторией? И не стоит упоминания, что время не подходящее. Никто не понимает о времени вперед, какой момент для чего имеет предназначение, – покорно откликнулся на просьбу магистр Го Цянь.
– Куда угодно, хоть на край света, если у него есть край, – согласился Арсений, – пусть и в лабораторию.
Они уже покидали столовую, где теперь не раздавалось ни звука, даже комиссар Цугундер не пыхтел, видимо, опасаясь обещанного мордобоя, когда доктор Мадянов услышал ясно и громко сказанное ему вслед:
– С Рождеством! Наш психолог сам спятил! Вот номер, так номер!
Это сказала Кэти.
Мозги даны человеку, чтобы думать, а голова – чтобы соображать!
Восьмая солдатская мудростьЛаборатория оказалась местом приятным. Освещения здесь не жалели, и то признаться, тьма-тьмущая непонятных приборов, повсюду кругом, включая и потолок, и каждый желает поведать о проделанной работе. Данные шли непрерывным потоком, их графический и математический анализ в бесперебойном порядке отображался на плексовых экранчиках, локальный лабораторный сумматор-логик от натуги скрипел всеми молекулярными «шестеренками», создавая в воздухе легкое, интимно убаюкивающее гудение в тональности ре-мажор. И как всегда, во время нечастых пребываний в подобных местах Арсению казалось, будто лишний в них человек. Ну, скажите на милость, что может тут делать часами, иногда и сутками Эстремадура, если весь процесс и без него идет своим чередом? В куклы забавляется, что ли? Все это сборище технологических совершенств на малом пространстве – лишь взрослые игрушки, хотя, может, он, Арсений, не прав. Столетия бдений не то что возле телескопов, но и подле электронных самописцев и даже у мониторов первых кибернетических счетных помощников прошли безвозвратно.
Ознакомительная версия.
