В медицине существует такое понятие, как массовая кровопотеря — гиповлемия, у нее есть несколько компенсаторных реакций. Одна из них — централизация кровообращения, когда умный организм борется изо всех сил стараясь сохранить то, что от него осталось. Повышается тонус сосудов венозной системы и артериол, обеспечивая тем самым только самые важные органы — сердце и мозг, а все остальное постепенно умирает от недостатка кислорода. Первыми этой чести удостаиваются периферические кровеносные сосуды. Организм не дурак, он дает медикам и человеку шанс, при благоприятных, конечно, обстоятельствах.
Вот примерно такую же централизацию нужно устроить и себе, только не с телом, а с душой. Обескровить память, а вместе с ней и любовь. И дождаться, стоя в сторонке, пока они умрут тихо и самостоятельно. Потому что когда есть угроза жизни, приходится ампутировать поврежденную конечность, как бы ни было ее жалко. И насколько ловко удастся это сделать, зависит все остальное.
А потом… потом все аккуратно подчистим, где надо соскоблим, подправим скальпелем неровные края, так, чтоб до живой ткани, тщательно промоем и прилежно сошьем. Край в край. Сосудик к сосудику. Не забыв обколоть антибиотиками и наложить стерильную повязку. И будем свято верить, что когда придет время сызнова пустить кровоток, все будет так, как надо и системы заработают без сбоя. А от случившегося останется аккуратненький, почти не заметный косметический шрам. На все нужно время.
Прости меня, ладно? Ты потерпи, а? Немножко помоги мне, а дальше я сама. Я всегда сама. Я справлюсь, честно.
Так я думала лежа под ночным небом посреди разрушенного стихией города, овеваемая теплым ласковым ветерком, слушая далекий шум работающей спасательской аппаратуры ни на минуту не прерывающей работу.
Утро принесло с собой еще больше проблем, крови и жертв, не найденных вчера и одну коротенькую записку на имя начальницы "медицины катастроф" Ивоны Шанталь от доктора Анны Романовой с просьбой принять последнюю на работу.
Согласие пришло ближе к вечеру.
И было много всего и всего понемногу. По-разному, но всегда одинаково. Кровь, грязь, развалины, страх, иссушающая, выматывающая жара и сковывающий до оцепенения холод. И ты, как последняя надежда. Ты, в компании точно таких же сумасшедших. Малая горстка на просторе вселенной, нагло именующая себя спасателями из "Медицины катастроф". Для нас открываются многие двери, но еще больше захлопываются напрочь. Мы не имеем права на усталость, ошибку и бессильную ярость. Только на работу.
Страшнее любой природной катастрофы, ужаснее самого свирепого торнадо, смерча, наводнения и снежных лавин катастрофа именуемая войной. Вот уж где кровь по-настоящему стынет в жилах, а руки готовы опуститься от бессилия. Даже если ты и не можешь предотвратить стихийное бедствие, в твоих силах свести его жертвы к минимуму, вовремя спрогнозировав, хвала богам, изобретены такие приборы. Не на сто процентов прогноз, но все-таки. А здесь нет. Какие могут быть приборы и прогнозы? Да даже если бы и были…
А войне… войне плевать глубоко и откровенно на все твои старания. И только посмей порадоваться, что собрала из составных отдельно взятого человека, она тут же подкинет другого в еще более ужасающем состоянии. И ты будешь выть от бессильной злобы, несмотря на весь свой профессиональный цинизм и опыт, стоя у операционного стола, что не смогла, не получилось… Человек умер. И совсем не утешает, что если не смогла ты, то уж точно не смог бы никто другой. Потому что у тебя есть способности, которых нет у других. Потому что можешь "держать", вырывая у костлявой так необходимые тебе секунды… А все равно не вышло!
Пытаясь хоть как-то облегчить и предотвратить лишние смерти с обеих сторон, ты сознательно идешь на плен, и плевать на правых и виноватых. И живешь в скотских условиях, спишь на дне вонючей ямы, вместе с военнопленными и жрешь всякую дрянь, чтобы не сдохнуть и продолжать работать. И оперируешь в антисанитарных условиях. А душу греет только одно — ни одна из воюющих сторон не посмеет поднять на тебя, доктора, руку. Но пули, как известно, дуры и к тому же, слепы. Многие погибают на войне. Врачи, к сожалению, не защищены от случайной смерти.
Но война, как не цинично звучит, дело житейское. На ней обязательно кто-то прав и кто-то виноват. Хуже дело обстоит с другим рукотворным ужасом, совершенно отдельной статьей и головной болью — шахты, прокопанные в заведомо опасных с точки зрения обрушения и скопления газов, местах. Отели на берегах океанов, в опасной близости от кромки прибоя, на которые рано или поздно накатит цунами, а что поделаешь — структура планеты и погодные условия соответствующие и не нами установленные. Живописные горнолыжные курорты в лавиноопасных, но таких соблазнительных по крутизне и красоте, зонах.
Вчера и сегодня было ничего, и хозяева подобных балаганов твердо уверены, что так будет впредь, и прислушиваться к тебе, не собираются, сколько не лепечи про минимальные требования техники безопасности и приборов прогнозирования. К чему? Все же в порядке! А штат своих спасателей и приборы… их не накупишься! Оно стоит дюже дорого. А планета, в согласии с горой и погодой возьми, да мерзенько так подшути — и снега уже выше крыши!
И ты сверху всего этого с высунутым языком и твои ребята, в безопасной зоне мостящие мобильный госпиталь. И копошишься с лопаткой наперевес, опутанная веревками подстраховки на случай провала. А иначе нельзя! Вдруг там, внизу, посреди ледяного плена остался кто-то живой? Ты обязана его вытащить, и вытащить вовремя, иначе грош тебе цена, как спасателю!
…Влад очень быстро уставал, да и кто выдержит постоянного напряжения? Он вынужден был контролировать едва ли не каждый свой шаг, слово, поворот головы! А еще шайка "золотой молодежи"… Чем дальше, тем все больше и больше раздражали все те молодые бездельники, что приходили в дом герцогини и звали развлекаться. Девушки, что бывали с ними, казались глупыми, инфантильными и начисто лишенными воображения. Все их чаяния сосредоточены на добывании новых впечатлений, развлечений и безделье.
Надеясь поскорее скинуть рабский ошейник, и представить себе не мог, насколько тяжким испытанием может оказаться долгожданная свобода. Свобода, обернувшаяся к бывшему рабу не самой лучшей своей стороной. Он был чужим в этом мире. Нет, приспособился он быстро, словно маску натянув навязанную роль слегка таинственного, но крайне милого парня из хорошей семьи, внутренне заходясь бешенством, что вынужден поступать так же, как они, вбивал себя в рамки, учился не замечать бесконечную череду прислуги дома, обслуги за его пределами и журналистов. Вот уж кто доводил молодого человека до исступления! Эти проныры были готовы караулить герцога круглые сутки. Их интересовало все — что на обед ест, какого цвета его трусы и кто выполз поутру из герцогской постели, а еще пикантней, из чьей выполз он! Почему он улыбнулся вон тому мужчине, а женщину проигнорировал, уж, нет ли у чужака известных отклонений?! В первый раз прочитав о себе подобное Влад готов был ходить по потолку и бежать бить морду. Его остановила Ольга, похлопав по плечу и мягко посоветовав не придавать подобным выпадам, особого внимания. Здесь действовал простой закон — если ты сам спокойно воспринял подобную публикацию, с тем же спокойствием ее воспримут и другие.
