и неуёмные фантазии.
— Короче, — повысила голос Мара, прекращая перебранку, — зовут этого приколиста Ног. Всё остальное про него вы уже поняли. А некоторые видели своими глазами.
— И когда вы познакомитесь со мной поближе, — подхватил Марину речь дролонг, — вы сами поймёте, что верить этому пушистому комку нельзя. Вот прямо ни единому слову. Дролонги на самом деле самые добрые и дружелюбные существа на этом свете.
— Только за всё это время их доброты и дружелюбия никто не оценил, — съязвила Мара в ответ.
— Сами виноваты, — парировал Ног. — Кто к нам ни забредёт, норовит то мечом голову снести, то копьём в бок потыкать, то магией шандарахнуть. А у нас, дролонгов, на магию аллергия. Сразу чихаем не переставая. Иногда и с пламенем вырывается. Сами себя попробуйте проконтролировать во время такого чихания.
При этих словах дракон притворно чихнул. Тугая струя напалма ушла в атмосферу, ощутимо нагрев воздух вокруг.
— Вот и приходится пугать всю разумную живность ещё на подходах к нашим землям, чтобы пожаров не понаделать.
— А Мара, значит, не испугалась? — встрял в разговор я, поскольку мне было настолько интересно, что я даже забыл о плотно прижимающейся ко мне Хлое.
— Пушистик был героический, — ни на секунду не задумываясь, ответил Ног. — Этот смелый комочек мне чуть глаз не выбил своей задней лапкой. Да ещё фаерболом так шарахнул, что я от чихания аж прослезился. Лес потом долго тушили. Всё, думаю, сгорел пушистик. Жалко до слёз. А нет. Она, оказывается, всё это время пыталась мне рог отломать. А я от приступа аллергии даже и не заметил.
— Когда-нибудь, я отломаю тебе их оба, — решительно заявила Мара.
— Вот как было с таким забавным пушистиком не подружиться? — в голосе дролонга зазвучали нотки нежности, которые совсем не вязались с его пугающей внешностью.
— Давай, давай, загни ещё чего-нибудь жалостливое. Чтобы все аж прослезились и поверили в твою неистовую добродетель, — всё ещё не сдавалась Мара. в своих едких высказываниях. Впрочем, тембр её голоса тоже потеплел. Было невооружённым взглядом видно, что она жутко довольна, и уже потихонечку балдеет от слов Нога.
В воздухе вдруг повисла тишина. И тишина эта была такой мягкой, обволакивающей, умиротворяющей и до жути приятной, что все просто начали купаться в ней с наслаждением. По крайней мере я точно. Но могу почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что и остальные тоже.
Постепенно эта приятная нега начала клонить меня в сон. Мара о чём-то нешумно переговаривалась с Ногом, и они абсолютно мне не мешали. К плотно прижатому телу Хлои я уже привык настолько, что практически не замечал его тепла. Да и была она что-то слишком молчалива и даже, как мне показалось, пыталась стать будто бы меньше, чем есть на самом деле. Собственно, меня это решительно устраивало. Не хотелось ничего: ни копаться в причинах резкой перемены отношений с Хлоей, ни достучаться до первоисточника, объясняющего моего внезапно изменившееся отношение к ней… Да что там. Даже такая простейшая вещь, как воспоминания о внезапно потерянной родине и естественным образом свалившаяся ностальгия о ней, и то меня сейчас ни капельки не трогала. Мне, пожалуй, в первый раз, было очень хорошо в этом мире. Я был по-настоящему счастлив. Счастлив настолько, что хотелось, чтобы этот полёт длился вечно, а счастье не прекращалась ни на миг.
— Держись! — внезапно рявкнул Ног, уходя в крутое пике.
Его громкое предупреждение банально не успело включить мгновенную реакцию в моём теле. Разнеженный от свалившегося на меня состояния счастья и плавного, размеренного полёта, я практически выпустил из рук ремни, за которые держался. Итог был предсказуемым. Как только дролонг, выкрикнув предупреждение, ушёл в крутое пике, моё тело оторвалась от дракона и на секунду зависло в воздухе, не успев предаться силе тяготения. Потом оно, конечно, рвануло за Ногом, но это потом и не с той скоростью, чтобы суметь догнать дролонга. В завершении подруливающий хвост дракона мощно отбросил меня в сторону, из-за чего я начал кувыркаться в воздухе вверх тормашками.
Нет, в эти мгновения моя жизнь не пролетела перед глазами со скоростью взбесившейся киноплёнки. Озарения не засверкали в моём мозгу молниями, предлагая возможные варианты спасения. Тело не попыталось научиться летать за десятые доли секунд.
Я просто падал.
Падал тупым, безмозглым, пластиковым манекеном. Не понимая ничего вокруг. Не воспринимая этот мир и всё происходящее со мной как реальность.
Ощущение реальности не пришло ко мне, даже тогда, когда я с тугим всплеском ушёл во что-то немного вязкое, слегка тягучее и, похоже, водное.
Не пришло оно и в те долгие секунды, когда я начал погружаться в это «водное» — сначала быстро, но постепенно теряя скорость.
Вернулось же ощущение реальности сразу и мгновенно — с резкой, пронзающей болью в лёгких. Они настойчиво требовали кислорода, грозя мгновенно убить меня, если я его им не предоставлю.
Мои руки и ноги неистово заработали, пытаясь вынести меня к желанному воздуху. Заработали, наверное, ещё до того, как получили такой приказ от моего мозга.
Из последних сил, уже на грани слегка теплящегося бытия и всё более поглощающего меня вечного забвения, я всё рвался и рвался к спасительной атмосфере этого внезапно преподнёсшего мне минуты безграничного счастья мира.
И не успел.
Сознание предательски покинуло меня, не дав даже в последние доли секунд попрощаться с собой любимым.
