— А что случилось с твоей мамой? — тем временем спросила Инна.
— Разбойники, — вздохнув, она опустила голову на грудь. Странно, но с каждым разом, когда она вынуждена была отвечать на этот вопрос, он все меньше и меньше ее ранил.
— А, — протянула девочка. Она только что расплела свою длинную золотистую косу и осторожно расчесывала волосы серебряным гребешком. — А я думала у нее были снежные роды. У нас многие умерли от этого, особенно года два назад, когда мы после долгого перехода пришли в город, а тот оказался мертв.
— О чем это ты? — Мати с удивлением смотрела на подругу.
— Не знаешь? Ты не кажешься настолько маленькой, чтобы не слышать о законах пустыни.
— Па рассказывал мне все законы. Но я не помню, чтобы в них что-то говорилось об этом…
— Странно, — троица переглянулась. — У нас этот закон считают одним из самых важных.
— Да все совсем просто, — быстро, боясь, что Киш опередит ее, заговорила Нани. — Ребенок должен родиться в городе. Так? Так. Время рождения рассчитывают очень старательно, точно, чтобы оно совпало с приходом в город. Но ведь порой город, отмеченный на карте, на самом деле оказывается мертвым. До другого всегда слишком далеко, чтобы дождаться. Поэтому и происходят снежные роды — в ледяном дворце. Никому не нужно, чтобы в караване появился проклятый ребенок. Пусть даже на минуту, пока его не убьют. Вот роженице и не помогают, а у самой у нее сил уже нет. Она и умирают.
— А почему ребенок проклятый?
— Ты на самом деле такая глупая или притворяешься? По закону! — в ее голосе зазвучали нотки нараставшего раздражения. — Ни один человек на земле не может родиться за пределами города!
— Это ты говоришь глупости! — Мати обиженно поджала губы. — И закона такого нет! И вообще, все это неправда: я же родилась в пустыне!
— Что? — они глядели на нее настороженно и, вместе с тем, недоверчиво, словно решив, что та специально обманывает их. А потом, испугавшись правды куда больше, чем лжи, отпрянули от Мати, словно та и на самом деле была проклята.
— Мамочка… — прошептала Инна, всхлипывая, глотая хлынувшие из глаз слезы.
— Сид! — закричала Нани. — Папа, сюда! Спасите нас! Снежный ребенок…!
Мати их больше не слушала, не пыталась успокоить или переубедить. Она хотела, но почувствовала, как забился, застонал у нее на груди, под толстыми слоями одежды, магический камень, словно предупреждая об ужасной опасности. И доверяя ему более чем своим мыслям и чувствам, девочка выскочила из повозки и, не оглядываясь, опрометью бросилась бежать назад, под защиту своего каравана.
"Нет, нет, нет", — стучало у нее в ушах, дыхание срывалось, она чувствовала себя так, словно попала в трещину, оказалась погребенной под толстым слоем снега. Казалось, что само небо, став каменным, давит ей на плечи, пригибая к земле. А сзади, из-за спины, неслись крики, непонятные возгласы, хлеставшие точно плети.
Она уже видела отца, вдруг остановившегося возле головной повозки…
— Что это там? — он настороженно смотрел на вдруг забурливший караван чужаков. Дозорные, оставив свои посты, почему-то спешили назад, взрослые, торопливо пряча детей в глубине повозок, выскакивали наружу и Атену показалось, что он различает блеск солнечных лучей на лезвиях мечей.
— Странно, — Лис оглянулся. Он не видел вокруг никакой опасности. Но что-то же должно было всполошить шедших впереди. — Может, они заметили разбойников?
— Нет, — караванщик помрачнел. Его брови сошлись на переносице, рука сама легла на меч. Он быстро зашагал навстречу бежавшей назад дочери, спеша поскорее убедиться, что с ней все в порядке и узнать, что произошло. И тут Мати упала.
Всем маленьким, дрожавшим от холода и страха телом, она ощущала, как приближались к ней те, кто по какой-то непонятной ей причине вдруг стали преследовать ее. До отца оставалось совсем чуть-чуть, всего несколько шагов! Она хотела подняться, но вдруг поняла, что не в силах даже двинуться, пошевелиться, что ужас сковал ее крепче ледяных оков Метели. И тогда девочка прижалась к земле, будто снег был способен укрыть ее, защитить от неожиданных врагов, снова и снова повторяя, словно в бреду:
— Шамаш! Помоги мне, Шамаш! — снег хрустел на зубах. Он казался таким соленым, словно вобрал в себя все ее слезы.
— Стойте! — донесся до нее взволнованный крик отца.
— Нет! — совсем рядом прозвучал холодный, властный голос мага. В тот же миг тепло окружило Мати, прогоняя холод и страх.
Возникнув словно из ниоткуда, маг стеной застыл между девочкой и остановившимися в шаге от него чужаками. Лица последних были перекошены яростью, в глазах горела ненависть, руки сжимали оружие.
— За что? — слезы опять брызнули у нее из глаз. Мати была не в силах понять, что случилось, что она сделала не так, почему все вдруг ополчились на нее? Единственное, что удерживало ее, не давало рухнуть в бездну оцепенения, поддавшись панике — это мысль о том, что маг рядом. "Он защитит, не даст меня в обиду", — беззвучно повторяла она, веря в это всем сердцем, всей душой.
А затем ее подхватили сильные руки отца.
— С тобой все в порядке? — спросил Атен, не спуская взволнованного взгляда с лица дочери. И лишь когда девочка кивнула, караванщик повернулся к чужакам. Его глаза были полны гнева, черты лица исказила ярость…
Мужчина стал похож на дикого зверя, готового, защищая своего ребенка, вцепиться в горло любому, кто осмелится напасть.
— Так вот как вы платите за все добро, что мы для вас сделали? — крикнул он. Еще миг, и караванщик пустил бы в ход меч, не задумываясь, чем для него, для его каравана, для всех может обернуться замешанное на слепой ярости кровопролитие.
— Постой, — хозяин чужого каравана первым взял себя в руки. Отбросив в сторону меч, он вышел вперед, затем на миг обернулся к своим людям: — Опустите оружие!
— Но как же…
— Делайте, как я говорю! Что бы там ни было, мы не можем обагрить мечи кровью своих спасителей, даже не попытавшись разобраться, что произошло! — потом он снова взглянул на Атена: — Ты должен простить их.
— Простить?! - ярость билась в его груди, требуя, чтобы ее выпустили на волю. — За то, что они обезумевшей толпой напали на беззащитного ребенка, моего ребенка?!
— Мне очень жаль.
— И это все, что ты можешь сказать?!
— Выслушай меня. Возможно, мы были не правы. Но постарайся понять: дети, игравшие с ней, сказали, что она родилась в пустыне. Они могли ошибиться, она могла солгать им, стараясь привлечь к себе внимание новых друзей… Но как еще люди должны были воспринять такое?
— Пап, пап, я не вру, ты ведь знаешь, я говорю правду! Пап, почему они так? — Мати была готова вновь заплакать. Она прильнула к отцу, ища у него защиты. А тот, прижав ее покрепче к груди, замер, не в силах произнести ни слова. На миг ему показалось, что он не может даже вздохнуть, словно воздух вдруг отпрянул, оставив пустоту.
