Кайа стоит на террасе, одной рукой опираясь о перила, а другую положив на холм живота под складками платья, такого же белого, как у Нэйи, но без следа вышивок, как и положено роженице [18].
— Здравствуй.
— О, здоровья у меня, хоть отбавляй!
— Чего тебе тогда пожелать?
— Выбирай сам, — разрешает Кё. — Но мне довольно и того, что имею.
Нэйа переводит удивленный и растерянный взгляд с меня на свою подопечную и обратно.
— Кто этот человек?
— Человек? — Бронзовый веер ресниц на мгновение скрывает за собой смеющиеся глаза. — Не тревожься, Гилли, он не причинит мне вреда. Он помог моему ребенку вернуться к жизни. Помнишь, я рассказывала?
Взгляд юной эльфийки мгновенно становится расчетливым, и с жадных до знаний губ уже готов сорваться вопрос, но Кё мягко возражает:
— Потом, все потом. У тебя еще будет время. А я хочу поговорить со своим другом, пока… Пока не буду занята другими делами.
О да, милая, скоро у тебя появится много дел, которые, как ни странно, останутся с тобой до самой смерти. Но ты будешь им рада и благодарна за то, что они есть. Благодарна… мне.
Как странно: качаясь на шатком мостке между ужасом и безумием, вне зависимости от желаний и намерений сделать то, что было необходимо… Почему моя кровь решила исполнить чужое желание? Может быть, потому, что боль, которую чувствовала эльфийка, ни в какое сравнение не шла с болью, которую она собиралась причинить? Наверное, так. Кё не будет вспоминать прошлое, и я не стану. Незачем: утратив власть над минувшим, мы не в силах запретить ему в самый неподходящий момент напомнить о себе, и можем лишь надеяться, что оно продолжит свой чуткий сон в памяти мира, а не обожжет нас злорадным огнем широко распахнутых угольно-черных глаз…
Скорчив забавную рожицу, долженствующую изобразить скорбный укор, Нэйа ушла в дом, разбирать свежесорванную траву, и мы с Кё получили возможность остаться наедине. Если, конечно, не считать присутствующих при разговоре ребенка и Мантии, но те предпочли благоразумно молчать и не вмешиваться в наши дела.
— Без оружия?
Разочарованный взгляд. Что еще может интересовать воина? Только остро отточенное лезвие.
Ай-вэй, милая, зачем оно? Я сам себе оружие, да еще того рода, что можно удержать в ножнах, но нельзя остановить ни одним щитом в мире.
— Жалеешь?
— Ходят слухи, что ты обзавелся славной сталью.
— Славной? Не рановато ли так именовать мои клинки? Насколько помню, ничем пока их не прославил… А слухам, которые ходят, следует укоротить уши. К тому же, я пришел в дом друга, а защитник у вас имеется. Как минимум, один.
— Я не надеялась, что ты придешь, — ладонь эльфийки погладила теплое дерево перил.
— Кэл утверждал обратное.
— Ты говорил с ним?
— Всю дорогу сюда.
— Он сам того желал, потому и мне приписал свои надежды.
Заглядываю в бирюзовые озера:
— Значит, ты не надеялась?
— Надежды недостаточно для свершения чуда, правда? — Вопрос, ответ на который слишком хорошо известен и мне, и моей собеседнице.
Недостаточно, но это становится понятным только потом, когда чудо уже произошло, и понимаешь: никакое оно не чудо, а скорее, очередное проклятие, намертво скрепленное с тобой. До самой смерти. И что особенно несправедливо, ты менее долговечен, чем твои поступки: еще годы спустя над твоей могилой будут раздаваться хулы или славословия — что заслужил. Или, точнее, что тебе поставили заслугой чужие сердца.
Меняю тему, уходя от печальных воспоминаний:
— Все было хорошо?
— Со мной? — Уточняет Кё. — Да. Никто не осмелился выступить против моего возвращения домой. Но и слов в защиту я не услышала.
Конечно, не услышала. Эльфийке простили бы ненамеренное убийство соплеменницы, отягчившей свою участь употреблением «рубиновой росы», но простить служение людям, да еще столь неприглядное? На такой щедрый жест Совет Кланов не способен. Да и менее облеченные властью и положением в обществе — тоже. Протянуть руку помощи отверженному? Для этого нужна смелость пойти против ветра. Да, существует вероятность, что он утихнет, но не менее вероятно и то, что скоро вам навстречу ринется целый ураган. Умеете справляться со стихией? Есть только один способ уцелеть: стать составной частью бури. Но при этом очень легко забывается, в какую сторону был сделан тот, самый первый шаг.
— Когда собираются решать твою судьбу?
— Точный срок не определен: все зависит от решения членов Совета.
— Они не торопятся?
— Пока. Но кое-кто из них с нетерпением ждет, когда мой ребенок первым криком приветствует этот мир.
— Кое-кто?
— Дядя той, что пала от моей руки.
Ах, дядя… Ну ничего, на него я найду управу. Однако надо же вручить подарок!
— Возьми, это тебе, — протягиваю Кё свой труд, завернутый в кусок шелка.
Эльфийка растерянно хмурится, разворачивая мятую ткань, но когда солнечные лучи вспыхивают золотом на ворсинках пуха, изумленно охает:
— Какая красота! — Покрывало мгновенно оказывается наброшенным на прямые плечи. — Что это такое?
— Когда родится малыш, можешь укрывать его, а потом и сама носить. Очень хорошо для тепла.
— Хорошо для тепла? — Возмущенное покачивание головой. — Да если появиться в такой шали на Летнем Балу, все от зависти умрут!
— Хотелось бы посмотреть.
— Что же тебе мешает? Всего несколько месяцев осталось… Чудесная шерсть, даже не буду выпытывать, чья и откуда. Спрошу другое: кто все это связал?
Отвожу взгляд и чувствую, как начинаю краснеть. Хорошо, что весеннее солнце уже успело оставить красноватый след на моих щеках: есть шанс скрыть смущение за первым загаром.
Впрочем, Кё не обманывается:
— Так и будешь молчать?
— А что ты хочешь услышать?
— Ответ на свой вопрос.
— Зачем? Разве недостаточно самого подарка?
— Достаточно, — кивает эльфийка. — Если вспомнить, что первый подарок отца всегда должен быть сделан его собственными руками.
— Тогда твой вопрос становится лишним, верно?
Кё смотрит таким странным взглядом, словно выбирает, как ей поступить: рассмеяться или заплакать, а потом сгребает меня в охапку, иначе такие объятия и не назовешь.
— Спасибо!
От нее пахнет цветами и молоком, а упругий живот, прижавшийся ко мне, время от времени вздрагивает, как будто кто-то постукивает изнутри. Просит, чтобы его выпустили…
И в следующий миг эльфийка замирает, стискивая пальцами мои плечи так сильно, что впору закричать от боли. Но не мне, а ей: начинаются схватки.
