Вторая посетительница была куда менее приятной. Она являлась по ночам и проникала в его сны в пожирающем погребальном пламени. Он начал бояться сна. В свой последний приход Орван оставил ему волчью шкуру, и иногда в лунном свете белый мех казался ее волосами, разметавшимися по его кровати. Она так измучила его, что даже ее невинность стала ненавистна ему, как порождение извращенного зла.
Запертый в покоях Зароса, он не слышал никаких новостей извне. Даже пугающая безнадежность, охватившая Орвана, не подействовала на него. К тому же, по обыкновению чувствуя себя не таким, как его народ, и впервые подружившись с висом, он ощущал себя настоящим заравийцем, единым целым с толпой в Лин-Абиссе.
Однако на восьмой день его добровольного заточения какой-то мальчишка опрометью взлетел по лестнице и заколотил в дверь Зароса.
— Безобразничаешь, маленький хулиган? — осведомился Зарос, и Ральднору показалось, что он узнал в маленьком посетителе сына хозяина дома, живущего со своей семьей этажом ниже.
— Зарос, там солдаты… Дорфарианцы…
— Разумеется. Только сначала отдышись.
Мальчишка слегка восстановил дыхание, сглотнул и продолжил:
— Сварл видел на Косой улице дорфарианских солдат, которые спрашивали про мужчину с Равнин без одного пальца на левой руке. Он велел сказать тебе, что кто-то направил их сюда.
Зарос кинул мальчишке монетку и выпроводил его за дверь, потом, обернувшись к Хелиде, попросил:
— Сердце мое, сходи-ка к старой Сольфине за краской для волос.
Хелида без единого слова исчезла.
— Я сейчас уйду, — сказал Ральднор, впавший в какое-то лихорадочное возбуждение.
— И угодишь прямо в лапы к драконам? Не стоит, мой порывистый друг. С этого момента ты будешь в точности делать то, что я тебе скажу. О, Хелида, ты чудо — так быстро обернулась! Теперь будем красить эти желтые лохмы в пристойный цвет.
Пока Зарос наносил на его волосы угольно-черную пасту, а Хелида лила на них теплую воду из кувшина, Ральднор не прекращал протестовать.
— Не вертись, ты не угорь, — одернул его Зарос. — Сиди спокойно, пока я занимаюсь твоими бровями.
— А она смоется? — осведомился Ральднор, от ошеломления став почти послушным.
— Смоется? Боги и богини! Неужели ты думаешь, что черноволосые дамы почтенного возраста, которых ты в изобилии видишь на улицах, станут выкладывать денежки, если первый же дождь раскроет их маленькую хитрость?
Они усадили его перед камином и начали усердно растирать его голову полотенцем.
— Так себе работенка, — прокомментировал Зарос. — А теперь давай под одеяло и закрой глазищи. Правда, иногда у дорфарианцев бывают желтые глаза — например, у их знаменитого короля Рарнаммона, но мне вряд ли удастся выдать тебя за него. И молчи, как рыба, хотя, пожалуй, можешь изредка постанывать.
В этот момент на лестнице снова послышались шаги, на этот раз более тяжелые, и характерный звон кольчуг. Через несколько секунд раздался повелительный стук в дверь.
Зарос открыл, очень убедительно изобразив изумление.
— Чем обязан подобной чести?
— Это никакая не честь, заравиец. У тебя здесь один человек…
— Ну да. Какая необычайная догадливость.
— С Равнин.
— Вот уж никогда, солдат, — приподнял брови Зарос. — Я не вожусь с разным отребьем.
— В самом деле? И кто же тогда этот человек?
— Мой брат, ваша честь. Жертва неизвестного недуга. Врач в полном недоумении.
Два дорфарианца протиснулись мимо него и распахнули дверь в другую комнату. Они увидели черноволосого мужчину, спящего на кровати, и заравийскую женщину, пристроившуюся на краешке его постели в позе усталого отчаяния.
— Ваша честь, я вынужден попросить вас не тревожить беднягу. К тому же, — драматическим шепотом добавил Зарос, — боюсь, что эта лихорадка заразна.
Солдат, подошедший было к кровати, шарахнулся.
— Ты доложил об этой болезни властям?
— Разумеется, ваша честь, — пробормотал Зарос.
— Проклятье! — ругнулся дорфарианец, оставшийся у порога. Ты происходишь из расы неисправимых лгунов, заравиец. Увижу этих крыс с Косой улицы — шкуры сдеру!
— Да уж, лгунов здесь хватает, — глубокомысленно заметил Зарос.
Солдаты вернулись обратно к входной двери.
— А что такого натворил этот парень с Равнин, ваша честь, чтобы вызвать ваше неудовольствие?
— Это мое дело. Я кое-что задолжал ему.
Зарос проводил их, заботливо крикнув вслед, чтоб были осторожнее на нижних ступенях, затем захлопнул дверь — и прислонился к ней, самодовольно аплодируя самому себе.
— Я обязан тебе жизнью, — сказал Ральднор. Как легко оказалось притворяться больным в этой комнате, где смерть стояла столь близко от него!
— Есть немного. Но если по существу, разве тебе не кажется, Хелида, что из него получился отличный вис?
После, когда Ральднор разглядывал себя в зеркальце Хелиды, оттуда на него взглянул совершенно другой человек. Произошло что-то необратимое, и это была далеко не случайность. Ему казалось, что он перестал быть Ральднором — по крайней мере, тем Ральднором, которого знал. Новое лицо было своим, комфортным, а его высокомерие выглядело очень естественно. Казалось, он попросту наконец-то обрел самого себя.
«Мне очень легко с этим незнакомцем, — подумал он. — Он никогда не знал ни ущербности глухого разума, ни несговорчивости степных девушек, ни даже белой хрустальной девочки из моего сна. Теперь я вис, настоящий вис. Неужели это и есть наследие, которое оставила мне мать? И всего лишь из пузырька краски, купленной у старой шлюхи?»
Утром он взял волчью шкуру и отправился продавать ее. Началась обещанная оттепель, шел дождь, на улицах стояла вода, но он не думал ни о повозке Орвана, продирающейся через враждебную слякоть, ни о разрушенном городе. В каком-то смысле он отрекся от них. Он шел самоуверенно, никого не боясь. С тех пор как он увидел дорфарианского солдата, плюнувшего им вслед, какая-то тайная часть его души жаждала вот так свободно пройти по этим улицам, хотя он и не признавал этого.
Но все-таки, уже почти дойдя до лавки меховщика, которого порекомендовал ему Зарос, он проходил по Красному рынку и увидел пятерых женщин, выставленных на продажу в публичные дома.
У четверых из них были нахальные и вполне безмятежные лица, и они вовсю кокетничали с толпой, так что по одному виду можно было сразу безошибочно определить их занятие. Но пятой была женщина с Равнин, одетая в грубую рубаху.
Ральднор взглянул на такое знакомое и непроницаемое лицо, какие он в изобилии видел в деревнях. И тогда, как ни невероятно, их разумы соприкоснулись, и она вскинула голову, оглядывая толпу. Но у него не хватило ни силы, ни навыка, чтобы удержать случайный контакт — он не умел этого. А она, видя вокруг лишь смуглых черноволосых людей, снова впала в угрюмую неподвижность.
