Они постоянно подшучивали друг над другом. Изобретали какие-то блюда, не особо интересуясь едой. Изредка смотрели какие-то фильмы, удивляясь схожести оценок. Даже читали книги, что вовсе ввело в ступор Дю- кова, когда тот обнаружил на заднем сиденье «импрезы» электронную читалку. Ходили в тир, в фехтовальный зал, где Томка, яростно сверкая глазами, наводила на приятелей Павла смешанный с восхищением ужас.
Вдвоем они облазили почти всю Москву. Павел пытался таскать Томку в театры, но она расплакалась на первом же не самом удачном спектакле и продолжать подобные походы отказалась, заявив, что слишком доверчива. По этой же причине были отвергнуты и кинотеатры, хотя домашние просмотры фильмов остались,— зато московские музеи оказались в тему. Для того чтобы рассмотреть того же врубелевского Демона, Томке потребовался не один день. И это при том, что большую часть картин она миновала, словно и не замечала их.
— Ты рассматриваешь глаза,— однажды понял Павел.
— Наверное... — Она не сразу услышала его,— Точнее, то, что идет из глаз.
— И что оттуда идет? — Он говорил негромко.— Я, правда, знаю много картин, угадываю авторов, но, в сущности, в живописи — чайник.
— У тебя море других достоинств,— так же негромко ответила Томка.— Кстати, вот такая простая вещь — чайник. Много ли ты найдешь натюрмортов, где сразу видно, что чайник полон воды, особенно если на нем нет капель влаги и из носика не идет пар? Таких картин нет. Или почти нет. Так и с глазами. Они должны быть полны. Или пусты. Но тогда уж пусты абсолютно, мертвы. Но самое сложное — показать, что они полны. Знаешь, мне кажется, что легко сделать, чтобы персонаж картины смотрел на тебя, но почти невозможно, чтобы он тебя видел.
— А он тебя видит? — пригляделся к Демону Павел.
— Безусловно,— прошептала Томка.— Пусть даже и не смотрит в мою сторону.
В тот же день Томка купила кисти, приготовила ка- кие-то краски и села у стола.
— Собираешься рисовать? — улыбнулся Павел, рассчитывая увидеть тот же затуманенный Томкин взор, который поразил его в Третьяковке.
— Издеваешься? — хмыкнула Томка,— Думаешь, что Всевышний настолько щедр, что наделил меня не только красотой, но и талантом? Не пытайся польстить, я даже повода тебе не дам. Нет. У меня другая идея.
Она приготовила большое блюдо, застелила его салфеткой, откупорила бутылку с черными японскими шариками для страйка, намешала какой-то состав в чашке и начала их один за другим методично раскрашивать.
— Три тысячи штук,— с интересом заметил Павел.
— Я терпеливая,— успокоила его Томка.
— Так я-то нет,— взъерошил волосы Павел.— И зачем это?
— Для эффекта,— подмигнула Томка мужу.— Вот по весне выйдем на войнушку, особенно если на ночную — помнишь, Жора обещал? Наши шарики произведут фурор. И прожекторы не понадобятся. А ну-ка выключи свет!
Павел щелкнул выключателем. Первая горсть шариков и в самом деле светилась бледно-голубым светом.
— Не бойся,— уверенно заявила Томка, когда свет опять включился,— Не радиоактивно и не ядовито. Все продумано. Шарик весит тридцать шесть сотых грамма. С краской — примерно сорок сотых. Как раз сколько надо для твоего прокачанного спринга. Ты еще благодарить меня будешь. Но скажу сразу — секрета покраски не открою никому, даже Жоре. Меня папка научил, они этой краской чего-то там подкрашивали на своих приборах. Военные секреты хранить умею.
Светящиеся шарики и в самом деле произвели впечатление. И на отряд «Планктон», и особенно на его противников, которые были разгромлены, можно сказать, не только с музыкой, но и со светом. Отстреленные шарики разошлись как сувениры, Томка секрет чудесной краски никому не выдала и жалела только об одном: что шарики нельзя сделать липкими, иначе слипнутся в обойме. Зато как было бы хорошо: шарик прилипал бы к жертве, и не требовалось бы никакой честности.
— Что ты имеешь против честности? — возмущался Жора, но горсть светящихся шариков все-таки у Томки выпросил.
Домой они ехали молча. Жора предложил остаться: ребята замариновали мясо, приготовили угли, да и палатка имелась, и спальные мешки,— но Томка захотела домой. Ночь уже становилась утром, хотя солнце еще не выкатило из-за горизонта, Томка опустила сиденье и полулежала в нем, закину руки за голову. Павел смотрел на ее профиль, на полузакрытые глаза, на ямочки у концов губ, прячущие потаенную улыбку, и думал, что в его семейной жизни не будет ни сложных периодов, ни кризисов, вообще ничего, что могло бы питаться его возможным охлаждением к Томке. С таким бы успехом он мог думать об охлаждении, разводя жаркий костер.
— Ливень будет,— сказала она, не поворачивая головы.
— С чего ты взяла? — не понял Павел.
Небо, включая оранжевые отсветы на востоке, было чистым.
— Чувствую,— прошептала она.— Нет, головной болью и тяжелыми пальцами, как ты, не мучаюсь. Но чувствую. Майор говорил, что моя бабка по матери была колдуньей,— наверное, я в нее. Жалко, мамку я почти не застала, мало она мне наговоров передала.
— А те, что передала, действуют? — спросил Павел.
— На тебя не колдовала,— улыбнулась Томка.— Зачем? Это все равно что прийти к тому же «Демону» и подправить что-то неумелой кистью. Да и какое удовольствие от приворота? Понимаешь... Это как любить связанную женщину. Ну которая не хочет твоей любви.
— Думаю, что немало найдется мужчин, которых способна возбудить связанная женщина,— заметил Павел.
— А если она рыдает от унижения и боли? — подняла брови Томка.
— Люди бывают разные,— пожал плечами Павел.
— Это не люди,— стиснула губы Томка.
— Люди,— не согласился Павел,— И это самое страшное.
— Самое страшное? — усмехнулась Томка.
— Тебе-то чего бояться? — улыбнулся Павел.— Да и я тебя в обиду не дам. А уж если ты колдунья...
— Могла бы ею быть,— прошептала Томка и взяла Павла за запястье.— Чувствуешь?
— У тебя холодная рука,— поежился он.
— Маленькое зимнее колдовство,— рассмеялась Тома.
Когда они остановили машину у подъезда, из внезапно
набежавших туч хлынул ливень.
— Почему ты не предупредила ребят? — крикнул Павел, когда они забежали на лестницу.
— Зачем? — не поняла Томка.— Жизнь следует переживать в ее полноте.
— Тогда почему мы уехали? — не понял Павел.
— Из-за недостатка полноты жизни,— с улыбкой повисла она на его шее.
Ему снилось, что Томка звонит в Людкину дверь, сжимая в руках тяжелый тесак. Звонок был тихим и напоминал писк какой-то полураздавленной твари. Павел даже попытался вспомнить, как же звенит сигнал в Людкиной квартире, но не вспомнил, хотя дверь точно была Людкиной. Но Томка продолжала звонить, и Павел понимал, что он спит, но сон столь отчетливо мешался с явью, что еще во сне он начал судорожно искать телефон, чтобы позвонить Людке и предупредить ее, что открывать дверь не следует, даже если в глазке она увидит улыбающееся Том- кино лицо.
