Блаберон! Я стал о многом догадываться.
— Я буду поить его чаем, — сказал Йойн.
— Я отменяю атаку, — напомнила гриффина.
— Будет ли он воином? — спросил старец Аметиста.
— Не знаю, — ответил Йойн. — Я буду поить его чаем.
Старец Рубина кивнул. Это означало: ладно, ученик Колдуна, пока герой жив, можешь поить его чаем.
— Охрану в башню, — приказал старец Аметиста.
Лайк застонал. Йойн укрыл его шкурой.
Все ушли: дварры вслед за старцами, Эргэнэ вслед за гриффиной.
Только два хранителя остались у входа.
Ночью мне был сон. Вернее, несколько снов. Я запомнил их, потому что проснулся.
Мне приснилось, что старец Аметиста тайком от всех вернулся. И его голос: «А что еще тебе говорил Колдун?» Мне приснились шаги на лестнице между первым и вторым ярусами. Я вскочил и схватил оружие. Опасность греет лучше горного «чая». На всякий случай я спустился вниз, послушал. Тишина. Если кто-то и приходил, он уже ушел.
А потом мне приснилась Луна. Прекрасная золотая Луна, она специально изменила свой путь по небу, чтобы поговорить со мной, я плакал и радовался от ее взгляда. «Я спущусь к тебе, Гилденхом!» — сказала она голосом Лайка Александра. — «Я спущусь к тебе, как только соберу себя полностью. Потерпи, мой верный друг, дождись полнолуния, не уходи далеко, иначе я не сумею тебя найти. А когда я спущусь, ты подаришь мне целый народ. И сохрани моего любимого сына!»
Я открыл глаза. Везде было тихо. Черные рыцари… Я пожалел об упущенной возможности.
Девять. Просто число — девять. Его странный образ. Испорченная восьмерка.
Колдун, Грей-Дварр и оба дракона, сейчас вовсе не страшные, стояли почему-то вместе и равнодушно глядели сквозь меня. Я, живой, был безразличен им, мертвым. Затем я увидел Йойна. «Колдун прав!» — закричал Йойн. — «Он все сказал верно! Все три изречения!» Мне показалось странным, что Колдун стоял рядом с Грей-Дварром и драконами, а не с Йойном, который ему так верил. «Да, молодой человек, не знаете вы сущности вещей!» — вдруг произнес Грей-Дварр, а черный дракон широко улыбнулся.
Грязная, покрытая паутиной дверь медленно, со скрипом отворялась…
«Пусть мой любимый сын встретит меня в Даркдварроне», — прошептала Луна…
…Он все сказал верно! Все три изречения!
На этой фразе я проснулся.
Грима принесла «чай».
Колдун…
Появился Йойн.
— Вечером он заговорит.
Я кивнул.
Светло. Черные рыцари уже уплыли.
Утро я провел, размышляя о сущности трех изречений.
Когда последний павший хнум был похоронен в недрах горы, старцы объявили трапезу. Тело Верховного Стратега Селентины осталось без погребения: оно бесследно растаяло в драконьем пламени раньше срока. Дварры желали оказать ему почести, но на месте схватки были найдены лишь два меча.
После трапезы хнумы прощались с братьями перед лицом Единого под слезами гор. Я не мог прощаться с братьями перед лицом Единого. Братья — это равные сыновья одного города, и мои братья — рыцари Гилденхома.
Первый, легендарный меч Грей-Дварра я взял себе. Да, слишком велика слава. Я, конечно, отдам его Лайку, когда Лайк вновь станет воином.
Вечером я пришел к нему. Он все так же беспомощно лежал, но уже осмысленно глядел перед собой.
Я сел рядом с ним.
— Радуйся, победитель! — повторил я его слова.
— У нее жалобный голос… — тихо произнес Лайк.
— У кого? — не понял я.
— У Луны. Голос касатки… Ее корабль тонет, а она стоит у штурвала…
Я невольно поискал глазами Йойна. Мне показалось, что Лайк бредит от слабости.
— Синие глаза или красные… Победитель, Гилденхом, тот, кто больше сделал для вечности.
— И для своих богов!
— Это и есть вечность. Для богов год как торн. А вся жизнь… прогулка…
— А Лунная Заводь… — начал я.
— Лунный каприз, — прошептал Лайк. — Я хотел успеть… Я хотел сделать вылазку… Догнать… Добить… А хотеть нужно только исполнить волю Луны. Просто. Но понять, в чем эта воля…
Сон. Какой-то сон. Мне надо было сказать ему что-то важное. Я знал, я слышал что-то, оно вертелось в голове, оно прямо-таки чесалось в подсознании, но извлечь его наружу не удавалось.
— Ты стал много понимать, Гилденхом, — сказал Лайк. — Я не ошибся.
Но я должен, должен открыть ему!..
Медлительная тяжеловесность ума. Я оглянулся. Хранители, подлинные дети камня, недвижимо стояли у входа рядом со своими факелами.
Еще восемь дней упали в колодец Единого, первая треть одиннадцатой лунной доли была позади. Столько, сколько необходимо, чтобы погребенные тела окончательно растаяли.
Лайк поправился. Вчера он сам отправился на круг к старцам, а нынче, кажется, был готов заново прошагать расстояние от Храма до Темного Аметиста с мешком за спиной и рыцарем Артур Грином по левую руку. Но предложение старца Рубина вылететь с гриффинами на разведку встретил решительным отказом.
Мне выделили отдельную, «свою» гриму. Теперь у Эргэнэ была грима и у меня была грима. Я был настоящим хнумом. Я даже привык есть один раз в день и думать об этом как о благе.
Иногда я непроизвольно прикасался к ножнам, скрывающим знаменитый клинок.
У Лайка гримы не было. Он не принял ее, чтобы оставить при себе Йойна. Однако едва Лайк поднялся на ноги, хранители увели Йойна к старцам. Больше я его не видел.
Эргэнэ учила меня летать на грифоне. Я отдал ей свой прежний меч, с селентинским клинком она казалась еще меньше. Конечно, гриффине меч ни к чему, как и мне, надеюсь, не придется защищать замки, поднимаясь на десять-пятнадцать свордов над землей. Но познавать нечто новое — как это свойственно Королевской Республике!
Вчера объединенный круг принял решение заключить союзный договор с Селентиной и вручить Лайку Александру грамоту для заверения ее Оракулом.
А за час до захода солнца наблюдатель морской башни сообщил о появлении корабля. Флаг на корме был синий с золотой полосой.
12 апвэйна 311 года. Торжественная дата заключения освященного союза между двумя народами.
До полнолуния сорок восемь дней. Я стою на ветру, который сегодня дует с запада, и ожидаю выхода процессии из глубин внутреннего города. «Цветок Ириса» пришел как раз вовремя, еще немного — и море покроется льдом, отдельные льдины уже заплывают с севера.
Гримы, гриффины, простые хнумы глядят на меня, как на ожившую судьбу народа дварров. А я ловлю последние торны, прощаясь с горами. В прозрачном воздухе, странно освещаемые солнечным светом, горы невероятно красивы. Вечный художник прекрасно оттенил их изрезанные контуры, и северное небо, оно специально создано, чтобы соприкасаться с вершинами. Я привык к ним и перестал замечать. Часть замка, стихия хнумов, пять долей Луны — нависающая скала вместо флага. Но сейчас, перед новой дорогой, перед расставанием склоны, и пики, и скалы, и даже скучная каменная равнина, каждое утро встречавшая меня за узким окном третьего яруса башни, все проснулось, ожило, разбудило мои чувства, мое зрение, все засверкало яркими истинными красками. Я почуял запах полнолуния, привкус обновления, признаки скорого переворота в душе и как следствие…
