Освобождение поглотил новый вид тоски: предсмертная грусть, горькое отчаяние, бессильная злость. Если бы болезнь не ослабляла голос, наверняка на улицах снова кричали бы о кончине для всего мира. О том, что война на южных ледниках наслала тяжкую хворь. Сейчас как никогда все нуждались в новой надежде. Но откуда ей взяться?
Шайль чувствовала в глубине себя вину за все происходящее. Если бы она была активнее в деле Бибика, если бы удачнее связала факты… заранее. Если бы она умела видеть будущее! Столько всего можно было бы изменить.
И в то же время девушка понимала: ничего не поменять. Она не могла сделать ровным счетом ничего. Это вызывало головную боль и тошноту; будило желание закрыть глаза, отвернуться от происходящего.
В кармане последние пять рублей. Лавки закрыты. Аптеки закрыты. Дома заперты. Улицы стали кошмаром наяву. Как все могло случиться за одну ночь? Удар по всему, что жило в устоявшемся ритме. Удар, пришедший изнутри.
Главный вопрос — сможет ли Шайль остановить происходящее, если узнает, на ком лежит вина? Ответ достаточно очевиден для того, чтобы был смысл его озвучивать.
Происходящее уже происходит. Надо было предугадывать — теперь поздно останавливать. И все-таки Шайль хочется узнать хотя бы причину. Для чего все это? Смерть стольких людей, безобразная, очерняющая волколюдов…
Ладонь привычно легла на рукоять револьвера, когда Шайль услышала крик. Не успела вытащить — увидела, откуда раздавался вопль. Он несся от неба к земле, чтобы в итоге прерваться глухим ударом. Открытое окно, в котором еще один вдох назад стоял человек, осталось открытым. Лежащее на тротуаре тело было не трупом — но сочащейся массой из плоти и костей. Шайль отвернулась, зажимая нос. Ускорила шаг.
В этом городе больше не по кому стрелять. Все опасности исчезли. Осталась только дрянная смерть. Она стоит, глядя на улицы Освобождения, тонущие в тумане и отчаянии. Кто возьмет на себя ответственность?
— Доченька, помоги… — шепчут справа.
Куча лохмотьев, в которой спряталась старуха, раньше не вызвала бы никаких эмоций. Освобождение слишком нищий город для того, чтобы у всех стариков был шанс спокойно умереть. Но теперь… эта горбатая фигура с лицом, искаженным болезнью, заставила Шайль замереть.
— Помоги… — шепчет старуха, протягивая кривые пальцы к девушке.
Взгляд больной направлен на рукоять револьвера, торчащую из-под полы куртки. Но Шайль этого не понимает. Лишь бормочет что-то в свое оправдание, торопясь скрыться. Старуха кашляет вслед.
Остановившись на относительно тихом участке улицы, Шайль торопливо достает сигарету и закуривает. Выдыхает носом, глядя в разрисованную углем стенку. Детишки порезвились. Сейчас трудно сказать, что именно они рисовали: солнце щелкнуло несколько сотен шагов назад, погасло и оставило Освобождение умирать в свете луны и фонарей.
Этот участок улицы почти не освещался. Высоко над головой Шайль была платформа фуникулерной остановки. Сейчас тросы ничто не колеблет, потому что общественный транспорт остановился. Девушка прячется глубже в тень, прижимаясь спиной к стене. Даже ярко-красные кроссовки видны не так уж хорошо.
Только тлеющий уголек сигареты, иногда загорающийся, иногда прячущийся под слоем пепла.
Шайль угрюмо молчит, глядя перед собой.
— … да их перебить надо, — доносится чей-то здоровый голос.
— Та ну! Сами подохнут, гхы, — отвечает другой.
«Волколюды?» — проносится в голове Шайль. Она прячет руку с сигаретой за бедро, наблюдая за парочкой, идущей под фонарями. Заметить девушку не так сложно, но для этого пришлось бы отвлечься от разговора. Поздние прохожие не видят ничего, кроме друг друга и пустой улицы.
— Зачем мясу пропадать? Пока не «оволчились», надо бы сожрать, — размышляет первый.
Он крупнее. В нем явно больше жажды… пищи.
— Я что-то не очень хочу жрать этих, — второй четко уверен в своей позиции. — Та на них лица нет! Кашляют, соплями протекают.
— Ну так эти несколько деньков болеют. Надо кого-то посвежее найти. Девчонку какую-нибудь…
— Девчонку? Это можно.
Они гогочут. Шайль морщится, поднимая руку с сигаретой к губам. Затягивается. Парни проходят мимо. Один матерый, другой еще не очень. Но оба, скорее всего, ровесники девушки. Ничем не вооружены. Одеты обычно. Видимо это просто честные работяги Освобождения…
Стукнув по сигарете пальцем, Шайль смотрит вслед парочке. Делает последнюю затяжку и бросает окурок под стеной. Открывает рот, чтобы рявкнуть, но замирает.
Верно, бывший детектив Шайль. Подумай хорошенько: что ты с ними сделаешь? Убьешь? Они вряд ли позволят такое. Ввяжешься в драку? Может, победишь. Но тебя могут ранить. Откуда ты возьмешь мясо, которое поможет восстановиться? Мясники не работают в эту чудную ночь. И ты знаешь, что этот факт — главная причина разговора волколюдов. Голодать день еще терпимо. Три дня — невыносимо. Ты прекрасно это знаешь, бывший детектив Шайль. Правила игры поменялись, и тебе самой, возможно, стоит придумать, где доставать мясо. Тоже поищешь какую-нибудь девчонку?
Раздраженно фыркнув, девушка разворачивается и идет в противоположную от парней сторону. Туда, куда шла изначально. Домой надо попасть хотя бы ради встречи с Гириомом. Нет, конечно же, они не пара. Просто случайно потрахались на запланированном свидании двух соседей. Обоим понравилось. Это не делает их воркующими голубками.
Но он волколюд. Свободный. Независимый от человеческой общины. Сильный. А Шайль всего лишь глупая сопелька на лице закона, которую при первой же встряске стерли рукавом людского страха. Кто-нибудь задумывался, что будет, если уволить детектива-волколюда в такой ситуации?
Всем плевать, малышка Шайль. Поэтому иди к Гириому и спрашивай, что он планирует делать. Тебе нужно сориентироваться, крепче встать на ноги, пока ситуация окончательно не прижала к земле. Это важнее Бибика. Важнее судьбы людей и будущего, которое ждет Освобождение. Позаботься о себе в первую очередь. Иди до…
Стой. Нет! Шайль, что ты делаешь? Остановись, пожалуйста.
Но девушка ничего не слышит. Никого не видит. Кроме — тех двоих. Ярко-красные кроссовки понемногу берут разгон. Сумка глухо падает на землю — звук остается где-то позади… Руки Шайль отправляются в свободное, но размеренное движение, помогающее контролировать ритм бега. Бедняги даже не успели вслушаться — мощный удар подошвами кроссовок настиг одного из них в спину, а второго рука утянула за воротник футболки. Все оказались на земле, поднялся неясный крик, обострившийся, когда подошва кроссовки врезала в нос. Шайль вскочила первой.
— Лежать, суки! — рявкнула, выдергивая револьвер из кобуры. — Дернетесь или учудите что — каждому по пуле! Ясно?!
«Левиафан М-3» пока молчит, только красноречиво смотрит разверзшейся пастью на испуганных волколюдов. Те не ожидали нападения со спины. Не ожидали огнестрела, направленного на них. Один из парней зажимает разбитый нос, и глаза его блестят особенно злобно.
— Ты! Лапу на землю от лица!
Волколюд под присмотром револьвера подчиняется. Шайль озирается — слишком быстро, чтобы кто-то успел что-то предпринять. Вокруг все тихо.
— Отвечаете на вопросы. Первый — из какой общины?
— Мы не…
— Община. Назвал. Быстро.
Оскал девушки не просто демонстративный — полный искренней ярости. Утробный рык звучал бы прекрасно, не раздавайся так близко.
— «Клыки и слава».
Шайль кивает. В эту общину она сунулась бы в последнюю очередь. Кровожадные скоты, один из них и прикончил бывшего напарника, засунувшего нос… впрочем, неважно. Сейчас детектив удовлетворена ответом и готовит следующий вопрос:
— Отлично. Что вы знаете о вирусе?
— Ничо не знаем, а ты чо?.. Хера ли пушкой машешь?
Это был не истеричный визг, а полный угрозы рык. Шайль без разговоров пнула волколюда в колено.
— Мордой закопайся. Что вы знаете о вирусе?
