Другая стена разительно отличалась. Она была покрашена самой дешевой желтоватой краской, стул примостился простенький, обшарпанный.
В центре помещения стоял стол, на котором разместился огромный плоский блин — переговорное устройство.
Я оценила хитрость ректора. В зависимости от того, с кем и о чем он собирался говорить, Арион фон Расс выбирал сторону дорогую и презентабельную или скромную, показывающую собеседнику плачевное положение дел в академии.
Передо мной выбор не стоял. Я уселась с той стороны, где был сделан дорогой ремонт, разместилась поудобнее и настроила кристалл так, чтобы собеседники видели спинку кожаного кресла, часть статуи и обои с золотым орнаментом. Ни у кого не возникнет сомнения в том, что я хорошо устроилась.
Глотнула зелья, предварительно зажмурившись, и, для порядка подождав минут пять, включила переговорное устройство. Зелье напоминало холодный кофе не очень хорошего качества — вкус не самый приятный, но и не противный. Никаких изменений я не чувствовала, поэтому решила начать переговоры со своей рыжей подружки. С ней не должно было возникнуть проблем. Так и вышло. Мы поболтали на славу и обсудили последние сплетни. Расстались, так и не сумев найти ответ на банальный вопрос: «Ну почему же мы были так близки раньше, а сейчас почти не общаемся?» Я даже попыталась всплакнуть, но потом вспомнила про то, сколько времени потратила на макияж, передумала и перешла к номеру два в моем списке.
Я зря переживала из-за зелья. Оказалось, что оно начинает действовать в процессе. То есть пока я ждала ответа собеседника, все еще оставалась немного суетливой, волнующейся Мирой, которая постоянно теребит прядь волос у виска, но едва я открывала рот, как все менялось. Я улыбалась, отвешивала комплименты, щебетала без умолку, интуитивно чувствуя, на какие кнопки стоит надавить, кого похвалить, к чьей совести воззвать.
Сначала я осторожничала и первыми пообщалась с самыми близкими людьми и теми, от кого не ожидала подвоха, но потом позвонила даже своему бывшему.
Как ни странно, он робел. За три года, что я с ним не встречалась, первый красавец курса слегка располнел, но по-прежнему был симпатичным, а его улыбка не оставляла равнодушной. Он не ожидал меня увидеть и первые пять минут заикался, а вот я не почувствовала ничего. Ни внутренней дрожи, ни волнения, только вежливое равнодушие и желание добиться своего. Интересно, этому способствовало зелье или появление в моей жизни Ариона фон Расса?
Когда было получено последнее согласие, я поняла, что сил у меня не осталось. Болела челюсть, кружилась голова, тошнило. Я даже встать не смогла, так и упала на скрещенные руки за столом, надеясь, что кто-нибудь обо мне вспомнит, придет и отнесет в комнатку.
Чем хорошо было в академии, здесь можно без опаски терять сознание или засыпать за столом переговоров. Кто-нибудь обязательно найдет и позаботится. Поэтому первое время я даже не шевелилась. Я была в сознании, не спала, но не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Голову и то поворачивала с трудом. Навалилась дикая усталость, и я могла только очень печально вздыхать. Периодически хотелось позвать кого-нибудь на помощь, но одна мысль о том, что придется открывать рот и произносить какие-то звуки, заставляла снова уронить голову на руки и дальше ждать помощи.
Первой прибежала герра Сибилла, заохала и засуетилась вокруг меня, словно наседка.
— Да что же с тобой, деточка? — чуть ли не со слезами спросила она, и я поняла, что перепугала бедняжку. — Позвать доктора?
Я чуть приподняла голову и помотала ею из стороны в сторону, показывая, что доктора не надо.
— Просто утомилась? — чуть спокойнее уточнила герра.
Я кивнула и посмотрела на нее несчастно-несчастно.
— Сейчас, погоди, Мирочка, сбегаю за ректором. Пусть отнесет тебя в комнату! Совсем замордовал девчонку! — пробухтела она себе под нос и убежала. Я очень хотела сказать, что не хочу герра ректора, уж пусть лучше меня тащит в комнату профессор-лич, но не сумела вымолвить ни слова. Похоже, это был откат после использования эликсира.
Я чувствовала себя так, будто разгрузила десять повозок угля, и совершенно не могла говорить. Очень хотелось как можно скорее добраться до своей комнаты и рухнуть на кровать. Я в деталях представляла, как буду обнимать атласную подушку и повыше натягивать тонкое легкое одеяло. От этих мыслей на лице расползлась улыбка, и я мечтательно уставилась на плоский блин переговорного устройства.
— И что вы, герра Сибилла, панику-то разводите? — Недовольный голос ректора сразу вернул в реальность и испортил настроение. — Заморил! Совести у меня нет! А она вон сидит, улыбается. Где едва живая-то?
— Не вижу никакой улыбки! — воинственно встала на мою защиту герра. — Испуганная утомившаяся девочка.
— Что, Мира? Можешь идти или права герра Сибилла и тебя на руках в комнату тащить придется? У нас в контракте пункта такого нет, между прочим.
Вот что он такой противный? У меня от обиды задергалась нижняя губа. Особенно неприятно было потому, что я и ответить на эти оскорбления ничего не могла. Могла лишь сидеть и несчастно смотреть на безразличного самодура.
— О-о-о… — задумчиво протянул ректор, посмотрел на меня внимательнее и резюмировал: — Не халтуришь, действительно едва сидишь.
Я часто закивала и протянула руки, даже не отдавая себе отчет, что именно так дети, которые еще не могут говорить, просятся на ручки.
— И вот что с вами делать? — вздохнул ректор. Наклонился и подхватил меня на руки. Только вот не совсем так, как я себе это представляла. Меня никогда еще не носили вниз головой, словно барана. От испуга я сглотнула и покрепче вцепилась в ремень брюк ректора. Мне даже все равно было, как это смотрится со стороны. Мысль о том, что всю дорогу до своей комнаты придется висеть вниз головой и изучать ректорскую задницу, вызывала панику.
К тому времени, когда мы доехали до комнаты, начала кружиться голова, и едва ректор не очень аккуратно скинул меня на кровать, я протяжно застонала и попыталась поймать мельтешащие перед глазами звездочки, но почему-то ухватила ректора за воротник рубашки и потянула на себя.
Начальник выругался, нелепо взмахнул руками и с руганью повалился сверху. Было больно. Арион фон Расс весил немало.
— Что вы творите? — возмутилась я, обретя способность говорить, и тут же скривилась от тошноты. Все же молчать было намного комфортнее. Я закрыла рот руками и зажмурилась, пытаясь справится с приступом. Ректора я пихнула коленкой, тонко намекая, чтобы он слез и убрался подальше.
Как ни странно, он даже не сопротивлялся и послушно откатился в сторону. А спустя секунду кровать скрипнула, и перина плавно приподнялась, избавившись от лишнего веса.
