— Стемнеет скоро. Ехать отсюда пора, до смолокурни к утру доберемся. Девку с собой! — Распорядился Осташ, уже полноправно командуя ватагой.
Ленка бросилась обнять бабку.
— Не переживай, милая. Все будет хорошо, уж ты мне поверь, — положила на голову ладонь девушке, произнесла напевно, скороговоркой:
— Стражник Лег, Светлый Хранитель, данный Олене
Родом — Покровителем в охранение, прошу тя усердно:
Ты Олену днесь просвети и от всякого зла сохрани,
Ко благому деянию настави и на путь направи,
Да будут все деяния ея, да во славу Сворога и Рода Небесного.
Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть,
Тако еси, тако буди!
— Брось колдовать, ведьма! — Замахнулся плетью на ведунью Осташ.
Та, будто и не заметила намерений нового атамана. Поцеловала Ленку в теплую макушку, слегка оттолкнула от себя, улыбнулась.
— Иди и ничего не бойся.
— Да.
Будто сомнамбула, Ленка залезла в повозку и уселась у задка. Перед ней лежало тело убиенного атамана Булыги. Вздрогнула от легкого прикосновения теплой маленькой ручки дотронувшейся к ее поневе. С удовольствием подметила, что рядом с ней примостилась бабкина домашняя нежить, аж в количестве двух штук.
Никто, кроме бабы Павлы, даже не заметил, как в телегу просочились: толстый седенький Дрема и существо женского пола, водимая бабкиного домового — Востуха. Она споро подобралась поближе к Ленкиному уху и шепнула: — Ничего в дороге небойся, дите. Мы с тобой будем.
До самого въезда в лес, Ленка наблюдала, одиноко стоящую у избы бабку.
В дороге разбойников и Ленку застала ночь. Уверенное продвижение по ночному лесу говорило о том, что места для разбойников отнюдь не незнакомые, хорошо изученные и освоенные. Ближе к утру произошло первое событие. Словно по команде, большая часть татей ринулась за деревья, и оттуда послышались характерные звуки громкого пердежа, охов и вздохов, опорожнявших утробушку людей. Вторая половина разбойников, будто получив отмашку: «Можно!» — ринулась следом, оставив телегу с Ленкой и лошадей без пригляду.
Потянуло стойким запахом вони обосравшихся людей.
Держась за животы, из лесу на дорогу выходили мужики, даже в темноте угадывалось на лицах, что никакого облегчения от содеянного, они так и не получили. Прикрывая ладошкой нос, пытаясь уберечься от стойкого запаха повсеместного пердежа, Ленка улыбнулась невинной бабушкиной шутке.
— Отравила старая! Как есть отравила! — со стоном, садясь в седло, проронил Осташ. — Но-о!
Не пройдя и версты, опорожняться побежали все разом. Стоны и причитания слышались отовсюду, издаваемые взрослыми мужиками, впервые попавшими в такое положение. Из возка раздавалось тихое подхихикивание Востухи:
— Будут знать, как до чужого руки протягивать.
Ленка, очень бы удивилась, если бы знала, что Востуха, являясь разновидностью домового, отвечала за сохранность имущества хранившегося в доме. Там где живет Востуха, ничего не пропадает. Даже красоту и невинность юных дев, как честь и достояние дома, бережет Востуха.
Засеревший небосвод облегчения не принес, но наградил новыми проблемами. Навстречу засранцам, беспрестанно мучившимся болями в животах, вышел здоровенный мужик, в бараньем полушубке в теплую на юге пору года. Неподпоясанный, левая пола полушубка была запахнута на правую, сам без шапки. Бровей и ресниц не видно. Если приглядеться, разглядишь, что он карноухий, правое ухо отсутствовало вовсе. Борода козлиная, клинышком, редкие волосы зачесаны налево. За плечами у него висела дорожная котомка.
— Никак обосрался, Осташ? — Улыбаясь, задал вопрос атаману.
— Ты кто?
— Не узнал? Да хозяин я здешний. Людины по разному называют: вольный, ляд, лесовик, леший, шатун, дикинький мужичок, цмок, царек с золотыми рожками. Хм! Где они рожки-то золотые увидали, право не знаю. Иные лесовым царьком величают, господарем над лесом. О-о! Гляжу щас опять обсерешься!
Осташ опрометью помчался за дерево, придерживая развязанные порты обеими руками. Оружие всей ватажки валялось в траве. Лешак проходя мимо повозки, загадочно улыбаясь, протянул руку девушке, вместо ногтей, на пальцах отчетливо проступали когти.
— Здравствуй, Олена. Тут бабка твоя за тобой присмотреть попросила, так что ты не сиди, поднимайся. Домой идти пора. Вон тебя уж и Лесавки заждались, они тебя и проводят, да и домочадцев твоих.
— Я не пойду! — Пискнула Востуха. — Добро свое, на этих татей не оставлю. Пропадет — что бабка скажет?
— Да иди уж, не пропадет, сами привезут. Еще и приплатят. Ха-ха-ха!
Раскатистый хохот испугал беспомощных людей. В таком положении, их самих мог ограбить и подросток.
Молодые духи леса в женском обличье, словно ветерком подхватив Ленку, помчались прочь. Дрема с Востухой, уцепившись за ее талию и, придерживаемые девичими руками, широко открыли в изумлении глаза. Не любили скорости.
Лешак, заметив одного из разбойников, направился прямо к нему.
— Стой и не двигайся! Ты ли в лесу под Курском, купчихе живот вспорол, по своей прихоти и из баловства?
— Я. А чего она…
— Молчи!
Лесной господарь, пристально глядя человеку в глаза, пошел по кругу. Обойдя его и опять став напротив, неожиданно ударил ладонью в лоб.
— Быть тебе беспамятным, бесталанным, безымянным каженником. Ищи остаток жизни, смысл ее. Теперь иди, видишь, я дорогу тебе указал.
Человек, в глазах которого присутствовала сплошная пустота, сделал шаг вперед, будто пробуя твердость почвы под ногами, потом еще шаг и еще. Пошел вперед, не разбирая дороги, не глядя по сторонам и ни на кого не обращая внимания. На его портках проявилось мокрое, рыжее пятно, но внимания на такие мелочи человек лишенный рассудка необращял, он шел дорогой в никуда.
— Эх, все ж хорошо Павла пошутила. Хор — рошо!
Над утренним лесом раздавался заливистый хохот лешего.
* * *
Утром в тереме приключился натуральный дурдом. Жирный наглый бабкин котяра, каким-то непостижимым образом пролезший на второй этаж боярских хором и вышагивая совершенно небоязливым шагом по коридору, басовитым криком, поднял на ноги всех: «Мау! Мау! Ма-а-ау!» — слышалось на все лады.
Открыв дверь своей комнаты, и выглянув в коридор, Андрей, не продравший, как следует глаз, увидал хвостатого террориста. Заголосил сам:
— Да дайте вы ему кошку. Чувствую, он скоро нас всех, своим криком изнасилует!
Детвора, как водится, с вечера заначив съестное, протягивая куски убоины, пыталась откупиться от настырного кота:
