Через минуту до Людвига дошло, что повелитель так и не сказал ему об этих бумагах ни вчера, ни сегодня. Воистину все слова о карьере Людвига — просто пустые слова, он не воитель, а наложница, он так же ничтожен, как Уэйли, если не более того. Хайрон был прав, оскорбляя его. Повелитель говорил, что правду можно говорить по-разному, но, как ее ни излагай, правда остается правдой. Людвиг — ничтожество.
Он огляделся по сторонам, его душа жаждала смерти, но убивать было некого, все уже были убиты. Лишь сзади доносились веселые голоса холопок, продолжающих ублажать презренного раба, оказавшегося более толковым и расторопным, чем новоиспеченный барон. Очень хотелось убить наглого раба, но это раб повелителя, а значит, он неприкосновенен. Людвиг сел на землю, обхватил голову руками и заплакал.
— Убей этих женщин, когда закончишь, — повелел Людвиг и пошел прочь.
Ирма сдавленно охнула и испуганно посмотрела на мать. Лана безразлично пожала плечами.
Людвиг перешел на соседний участок и вдруг сел на землю, обхватил голову руками и негромко завыл.
— Что это с ним? — спросил Павел вслух, сам не зная зачем.
Понятно же, что холопки ничего не ответят.
Людвиг с самого начала показался Павлу странным юношей. Во-первых, пассивный гей. Павел знал, что в обычном бытовом общении гея практически невозможно отличить от обычного мужика, но есть один случай, когда это правило нарушается. Когда гей стесняется того, что он гей.
Во-вторых, Людвиг сильно страдает от подросткового комплекса неполноценности. В этом мире люди взрослеют дольше, двадцатишестилетний мужик эмоционально развит как шестнадцатилетний пацан на Земле, и это считается нормальным. Но когда от комплекса неполноценности страдает пацан, способный одним взмахом руки перелопатить пару соток земли на глубину пять метров, а заодно покрошить в мелкий фарш всех тех, кто на этой земле оказался, — это уже явно ненормально.
В-третьих, что-то неясное происходит между Людвигом и Хортоном. То, что граф его потрахивает — понятно, то, что Хортон всячески продвигает карьеру того, кого потрахивает — тоже понятно, но в их отношениях есть что-то еще, чего Павел пока не понимает. Людвиг явно неспособен быть бароном, даже его вассалы, почти не знакомые с ним, признают, что он слаб и неуравновешен. Устин порвет его при первой же возможности, это очевидно всем, только лишь Хортон старательно делает вид, будто ничего не замечает. Причем не похоже, что граф глуп или что любовь к прекрасному юноше затуманила его рассудок, больше похоже, что Хортон затеял какую-то сложную интригу, в которой Людвигу предназначается главная роль. Знать бы еще, что это за интрига…
Несколько минут Людвиг выл, плакал и ругался, а затем встал и пошел прочь, пошатываясь и делая странные движения руками — то ли бил кого-то воображаемого, то ли лупил файрболами.
— Жалко парня, — констатировал Павел. — Совсем расстроился.
Неожиданно Лана сказала:
— Если бы мне было позволено молить повелителя, я бы обратилась с мольбой убить нас быстро и безболезненно.
— Какого повелителя? — не понял Павел. — Где повелитель?
Он оглянулся вокруг, но Хортона нигде не было.
— Ты наш повелитель, — объяснила Лана. — Лорд Людвиг повелел тебе нас убить, поэтому ты наш повелитель.
Павел скривился.
— Я не убиваю женщин, — сказал он. Немного подумал и добавил: — Без веских причин.
— Приказ повелителя — веская причина, — заметила Лана.
— Он мне не повелитель, — заявил Павел. — Мой повелитель — граф Хортон. И вообще, я на вашем месте собрал бы пожитки и отправился куда-нибудь подальше. Туда, где нет зачистки.
Лана вздохнула.
— Нас не пустят туда, — сказала она. — Холопам не разрешено покидать пределы общины без веской причины.
— Если сбежать от зачистки — не веская причина, то что тогда веская причина?
— Приказ повелителя.
Павел рассмеялся.
— Так я вам приказываю! — заявил он. — Идите куда глаза глядят и не возвращайтесь сюда никогда.
Ирма вскочила, быстро накинула на себя грязно-серую хламиду, служившую ей одеждой, и припустила прочь, только пятки сверкали.
— Ты неосторожен, — сказала Лана. — Повелитель накажет тебя за этот приказ.
— Я так не думаю, — улыбнулся Павел. — Не верю, что после зачистки можно будет разобраться, кто когда отдал какой приказ. В больших делах порядка не бывает, я это понял, еще когда в армии служил. И даже если Ирма скажет, что получила приказ убегать от зачистки и что этот приказ ей отдал раб, лично уполномоченный бароном, не думаю, что к этим словам кто-то прислушается. Я бы точно не прислушался. Собственно, я это сказал только для того, чтобы вы с Ирмой решились и попытались побороться со смертью. Вряд ли это поможет, но кто его знает, чудеса иногда случаются.
— Ты мудр, — сказала Лана. — Очень странно слышать такие слова из уст раба.
— Не более, чем видеть, как холопка их понимает, — парировал Павел.
Они посмеялись.
— Моим отцом был лорд Хортон, — сказала Лана. — Он проходил мимо, и моя мать привлекла его внимание. А кто твой отец?
— Мой отец был рожден совсем в другом мире, — ответил Павел. — Я, видишь ли, демон.
— Вот это да! — воскликнула Лана. — А я всегда думала, что демоны живут только в сказках. Тогда мы всем будем говорить, что выполняем приказ демона. Сдается мне, мое перерождение пройдет весело. Позволь, я пойду.
— Иди, — согласился Павел. — Мужа с сыном не забудь, мой приказ на них тоже распространяется. И еще, когда будете уходить, не надо смотреть в мою сторону. Я займусь кое-чем деликатным.
— Разве мы с Ирмой не до конца ублажили тебя? — удивилась Лана.
Павел расхохотался.
— До конца, — сказал он. — Но у нас, демонов, есть другие деликатные дела. Мы не любим, когда нас видят, когда мы этим занимаемся.
Лана удалилась, она выглядела весьма заинтригованной. Павел отошел за куст, убедился, что со стороны хижины его не видно, и разложил перед собой бумаги, вытащенные из помойки баронского замка. Павел уже выяснил, что в этом мире вместо гусиного пера и чернил используется особое растение под названием триксия, и уже приметил засеянную триксией грядку на участке Ланы и Ирмы. Павел сорвал пучок молодых побегов, немного потренировался в их использовании, убедился, что триксия оставляет надписи не только на бумаге, но и на ткани, и приступил к делу.
Дело было рискованным, но Павел считал, что риск оправдан. Вряд ли этот мир знаком с криптографией. Грамотных людей здесь немного, а книг и того меньше, сомнительно, чтобы здесь регулярно возникала необходимость спрятать секретный текст не в сундуке за семью печатями, а на виду у всех, но так, чтобы никто не понял, что это за текст. По идее, надо бы сначала проверить, насколько зашифрованный текст реально нечитаем, но Павел не видел, как это сделать, и решил рискнуть. Проверить эту гипотезу можно и потом, а от бумаг надо избавляться сейчас, Павел и так чуть не свихнулся от страха, когда лежал голым перед Людвигом, а Людвиг стоял в метре от хламиды, скрывавшей под собой целую пачку тайных заклинаний. Сделал бы он неосторожный шаг, оступился, и «превед, медвед», как говорится.
