— Что ты сделал?
— Посвети на нее своими руками, — говорит он.
Я заставляю руки светиться, и когда подношу их к шару, зеленое с голубым возвращаются, только теперь, под светом моих рук, не пропадают.
— Так Лориен выглядела за день до вторжения. Посмотри, как она прекрасна. Иногда даже я забываю.
Она действительно прекрасна. Все в зеленом и голубом, все роскошное и изобильное. Растительность колышется от ветра, который я каким-то образом ощущаю. На воде видна легкая рябь. Планета и вправду жива и процветает. Но когда я выключаю свой свет, все пропадает, и возвращается унылая серость.
Генри показывает точку на поверхности шара.
— Вот отсюда, — говорит он, — отсюда мы стартовали на корабле в день нашествия.
Потом он подвигает палец на пару сантиметров.
— А здесь находился лориенский Музей Открытий.
Я киваю и смотрю в эту точку. Все серое.
— А при чем здесь музей? — спрашиваю я. Я откидываюсь на спинку стула. Так печально все это видеть.
Он переводит взгляд на меня.
— Я много думал над тем, что ты мне сказал.
— Угу, — произношу я, побуждая его продолжать.
— Это был огромный музей, целиком посвященный эволюции космических путешествий. В одном из крыльев здания помещались первые ракеты, построенные тысячи лет назад. Ракеты, которые работали на топливе, известном только на Лориен, — говорит он и замолкает, снова оборачиваясь к маленькой стеклянной сфере, висящей в полуметре над нашим кухонным столом.
— Так вот, если то, что ты видел, действительно произошло, если второй корабль смог стартовать и улететь с Лориен в разгар войны, значит, он музейный. Никакого другого объяснения быть не может. Я до сих пор так и не верю до конца, что это могло сработать, а если и могло, то что он смог улететь далеко.
— Ну, а если он не мог улететь далеко, почему ты тогда все еще об этом думаешь?
Генри качает головой.
— Знаешь, я не вполне уверен. Может быть, это потому, что я раньше уже ошибался. Может, потому, что я надеюсь, что ошибаюсь и на этот раз. И если он вдруг куда-то смог долететь, то только сюда, на ближайшую, не считая Могадора, планету, на которой есть жизнь. А могадорцы могли быть сбиты с толку тем, что для начала здесь есть жизнь, а не одни только искусственные объекты, что планета попросту не пуста. Но я думаю, что на корабле должен был находиться по крайней мере один лориенец, потому что, как, я уверен, тебе известно, такие корабли сами по себе не летают.
Еще одна бессонная ночь. Я стою без рубашки перед зеркалом и смотрюсь в него при включенном свете обеих рук. «Я не знаю, сколь многого мы можем еще ожидать», — сказал сегодня Генри. Свет в ядре Лориен по-прежнему горит, все предметы, которые мы привезли оттуда, работают, так с чего бы должна была закончиться магия планеты? И как насчет остальных: испытывают ли они сейчас те же проблемы? Они тоже оказались без своего Наследия?
Я напрягаю мышцы, рассекаю кулаком воздух, надеясь, что зеркало разобьется или что хлопнет дверь. Но нет. Я стою без рубашки и, как идиот, боксирую со своим отражением, а Берни Косар наблюдает за мной из постели. Уже почти полночь, а я не чувствую никакой усталости. Берни Косар спрыгивает с постели, садится рядом со мной и смотрит на мое отражение. Я улыбаюсь ему, и он в ответ виляет хвостом.
— А как насчет тебя? — спрашиваю я Берни Косара. — У тебя есть какие-то особые способности? Ты суперпес? Может, снова дать тебе накидку, чтобы ты смог летать?
Его хвост виляет, лапы лежат на полу, а сам он смотрит на меня снизу вверху. Я беру его, поднимаю над собой и верчусь с ним по комнате.
— Смотрите! Это Берни Косар, великолепный суперпес!
Он выкручивается, и я ставлю его обратно. Собака ложится на бок и бьет хвостом по матрасу.
— Вот что, приятель, у одного из нас должны быть суперспособности. И, похоже, что не у меня. Если только мы не возвратимся в темные века и я не дам миру свет. Если нет, то, боюсь, пользы от меня никакой.
Берни Косар перекатывается на спину и смотрит на меня широко раскрытыми глазами, давая понять, чтобы я почесал ему брюхо.
Сэм меня избегает. В школе при виде меня он исчезает, а если не удается, то он делает так, чтобы мы были не одни. По настоянию Генри — который отчаянно хочет достать брошюру Сэма, потому что он прочесал весь Интернет и ничего похожего на сведения из этой брошюры не нашел, — я решаюсь без всякого уведомления пойти к нему домой. Генри подвозит меня после нашей ежедневной тренировки. Сэм живет на окраине Парадайза в маленьком скромном доме. На стук в дверь никто не отвечает, и я пробую ее открыть. Она не заперта, я открываю ее и вхожу.
Полы покрывает жесткий коричневый палас, на отделанных деревянными панелями стенах висят семейные фотографии, на которых Сэм совсем маленький. Он сам, его мать и мужчина, как я понимаю, его отец, в очках с такими же толстыми стеклами, как и у Сэма. Потом я присматриваюсь. Похоже, что очки-то те же самые.
Я тихо иду по коридору, пока не вижу дверь, которая, наверное, ведет в спальню Сэма, — на гвозде висит табличка: ВХОДИТЬ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК. Дверь приоткрыта, и я просовываюсь внутрь. Комната очень чистая, все аккуратно разложено по местам. Двуспальная кровать прибрана и накрыта стеганым одеялом с написанным повсюду словом «Сатурн». Такие же подушки. Стены покрыты постерами. Два постера НАСА, киношные постеры из «Чужаков» и «Звездных войн» и еще один: на черном фоне голова зеленого пришельца в коричневой фетровой шляпе. В центре комнаты на леске висит модель солнечной системы, все девять планет и солнце. Они заставляют меня вспомнить о том, что Генри показал мне в начале недели. Я думаю, если бы это увидел Сэм, то он бы сошел с ума. А потом я вижу Сэма, склонившегося в наушниках над маленьким дубовым столом. Я толчком открываю дверь, и он смотрит через плечо. Он без очков, и без них его глаза совсем маленькие, как бусинки, словно из мультиков.
— Как дела? — спрашиваю я как ни в чем не бывало, словно прихожу к нему домой каждый день.
Он выглядит потрясенным и испуганным, судорожно срывает с себя наушники и тянется к одному из ящиков стола. Я смотрю на стол и вижу, что он читает «Они ходят среди нас». Когда я снова поднимаю на него глаза, он целится в меня из пистолета.
— О, — произношу я, инстинктивно выставляя перед собой руки. — Что происходит?
Он встает. Его руки трясутся. Пистолет нацелен мне в грудь. Я думаю, он сошел с ума.
— Скажи мне, кто ты, — говорит он.
— Ты это о чем?
— Я видел, что ты делал там, в лесу. Ты не человек.
