— Истине соответствуют черты твоего лица и твоя речь. Ни наемник, ни стражник, такой речью обладать не могут! Ты это понимаешь?
— Так что мне теперь делать? — оторопело спросил я. — Ямки копать, что ли?
Да, это прокол! Трантон просчитал меня.
— Может мне начать «тормозить»?
— Начать что? — удивленно спросил Трантон.
— Ну, изображать из себя обыкновенного стражника, коверкать слова, — пояснил я.
— Это могло бы пройти, если бы тебя знал только я, да еще, если бы ты был отличным лицедеем, — вздохнул Трантон. — Нет, тут дело иное. Граф не стал бы приглашать обыкновенного стражника, будь он даже спасителем его дочери. Бросил бы кошель с золотом, и забыл бы об этом. Думаю, что его голову посетила некая идея.
За разговором, мы подошли к паре коней, привязанных к коновязи у выхода из казарм. Один был конем Трантона — Ретиф. А вот второй…. Красавец! Черный, как смоль. Только на лбу белая звездочка. Когда мы подошли, он покосился на меня фиолетовым лукавым глазом и тихонько фыркнул.
— Ну, чего стоишь? — Трантон легонько подтолкнул меня. — Садись! Коня, кстати, подарил для тебя граф. Улавливаешь?
— А…? — я оторопело смотрел на жеребца. — А как его зовут?
— Норрис. Давай, садись! Но, сначала познакомься! — Трантон сунул мне в руку сухарь.
Я подошел к Норрису и протянул руку, давая ему понюхать ее. Руку обдало теплым воздухом. Норрис благосклонно фыркнул еще раз. Схрупал сухарь, предложенный мною. Таким образом, знакомство состоялось. Я отвязал повод и вскочил на коня. Стоит спокойно! Молодец! Я ласково похлопал его по шее.
— Да, что касается стола! — повернулся ко мне, тоже уже сидящий на коне, Трантон. — Правила довольно просты. Много на тарелку не клади. В отличие от наших парней, излишества у дворян не приветствуются. Я буду сидеть напротив тебя, так что у тебя будет перед глазами пример. Больше слушай, чем говори и будь осторожен!
— А что, граф опасен? — насторожился я.
— Граф — чудесный человек! — горячо сказал Трантон. — Но, иногда он слишком увлекается!
— Чем?
— Ну, он сторонник Света.
— Чего сторонник?
— Света. Есть свет, есть тьма. Добро и зло. Слышал о таком?
— Слышал. — уныло кивнул я.
Вот как раз вмешиваться во все эти игры, мне хотелось меньше всего! Это же надо, как я неудачно влип!
Итак, блестящий выезд из ворот казармы состоялся. То есть блестящий виконт на горячем коне, со мной в придачу, тоже блестящим, но, почему-то, не сияющим от счастья.
Мы неспешно рысили по улицам Мертана, приближаясь к дому графа. Встречные, богато и изыскано одетые дворяне, учтиво приветствовали Трантона. Мой командир отвечал на приветствия, с такой же вежливостью. По мне же, взгляды этих людей скользили холодно и равнодушно, как по незначительной детали ландшафта.
Впрочем, их можно было понять. Хоть такие взгляды и задевали мою нежную и чувствительную натуру, но кто я для них? Обычный стражник, сопровождающий командира в его поездке. Может вещи какие-то поднести, или поручение исполнить. Не более.
Норрис оказался великолепно выезженным конем. Он очень чутко реагировал на малейшие мои пожелания при движении. Легкого движения коленом хватало для указания темпа и направления. Сидеть на таком красавце — было истинным наслаждением.
Вот как раз по нему, взгляды скользили далеко не равнодушные! Восхищенные — да. Завистливые, тоже — да. Порой, алчные, и эти были, но не равнодушные. Некоторые, после осмотра Норриса, бросали возмущенные взгляды на Трантона. Каким это образом, рядовому стражнику, достался конь, который мог бы сделать честь и блистательному дворянину?
Трантон невозмутимо воспринимал эти знаки внимания. Внушительный меч на его поясе (далеко не блестящая безделушка), служил порукой тому, что на любой неудобный вопрос будет дан убедительный ответ.
Я снова почувствовал ощущение, что чего-то не достает. Мои клинки остались в казарме. Карвин счел, что они не смотрятся на фоне парадного мундира. Где-то он был прав. Действительно, сбруя не была рассчитана на ношение всяких там парадных форм. Она несла задачу практичную. И вот, вместо дорогих моему сердцу клинков, мне на пояс прикрепили какую-то тяжеленную железяку, убеждая меня, что это меч стражника, который требуется носить по протоколу, в особо торжественных случаях. Когда я осведомился: — «А что, им можно и рубить по протоколу, в особо торжественных случаях?», то был обруган. Меня Карвин назвал темным наемником, не знающим ни малейших правил светского поведения. Да откуда же мне их знать-то? Мы люди темные, из лесу вышедшие. Во всяких там гимназиях, не обучались.
Мы, неспешно, приближались к дворцу. Постепенно характер архитектуры домов стал меняться. Оно и понятно. Чем ближе к дворцу, тем более знатные и богатые дворяне тут живут. Дома стали более изысканными. Вычуренными, что ли? От дороги их отделяли парковые участки. К крыльцу каждого дома вела тщательно ухоженная дорожка, освещенная достаточным количеством разноцветных фонариков, подвешенных среди ветвей деревьев, склоненных над дорожкой. Перед самым крыльцом обязательно была широкая площадка, чаще всего с клумбой посредине. Обычно, неподалеку, находились конюшни. Ну, и это понятно. Когда прибывают гости, не тащить же коней через весь участок, если конюшня где-нибудь в укромном уголке.
Вот к одному из таких домов мы и повернули. Даже неопытному наблюдателю было бы ясно, что здесь намечается сборище местных авторитетов. Или, как сейчас говорит молодежь, тусовка VIP-персон. Один за другим прибывали гости. Кто верхом, кто в «элегантной» коляске. Коляска представляла собой громоздкое сооружение на двух колесах, движущееся с ужасающим скрипом. Смазки у них нет, что ли? Прибывающих встречал целый сонм слуг. Роли между ними были четко распределены. Но гости об этом не догадывались. Поэтому казалось, что у крыльца творится революция местного масштаба, где только сами революционеры знают, чего надо делать.
Трантон легко соскочил с коня и, бросив поводья подскочившему слуге, направился к крыльцу. Ко мне этот слуга что-то не спешил. Проявив свойственную мне смекалку, я не стал спрыгивать с Норриса сразу, а проскочив слугу с конем Трантона, спешился прямо перед ним. Злорадно улыбнувшись, я вручил повод Норриса опешившему слуге и поспешил за Трантоном, как раз подходящему к ступеням.
А на крыльце творилось священнодействие. Главным лицом тут был, несомненно, толстяк в лиловом камзоле. В его руке была небольшая поварешка, которой он зачерпывал жидкость темно-красного цвета из широкой и глубокой чаши. Эта жидкость, с соответствующими телодвижениями наливалась в металлические, явно не одноразовые, стаканчики, которые тут же устанавливались на подносик и преподносились прибывшим гостям. Все это действо было обставлено с такой забавной серьезностью, что я чуть не заржал самым неподобающим образом, наблюдая за ужимками этой группы слуг.
