— А потом? В столице?
— А вот это, мой дорогой Натан, совсем другая история. Ты с нами?
— Конечно, господин.
— Вот и отлично.
— Баро! — совсем не уважительно прикрикнул масочник в сторону, и от стены отделилась тень высокой женщины. Лица было не разглядеть, но Шельм в своем воображении дорисовал, что она похожа на Роксолану, точнее, Роксолана похожа на мать.
— Да.
Женщина учтиво поклонилась, и это цыганка, гордая, своенравная, сумевшая возвысится над другими, стать уважаемой, стать настоящей цыганской баронессой.
— Точно ли баро Талай завтра зашлет сватов?
— Да. Сегодня днем я намекнула ему, что моя дочь, Роксолана, давно заглядывается на его старшего сына.
— Вот и отлично, — потирая руки, отозвался масочник. — На одного баро в копилке больше. — И встал из кресла, луна, словно нарочно, как будто вспыхнула ярче и Ставрас с Шельмом смогли разглядеть его.
Невысокого роста, лысый, но с точеными усиками и бородкой эспаньолкой, что в сочетании с безволосой головой выглядело более, чем странно. Цвет глаз, понятное дело, они не рассмотрели, зато острые скулы, придающие масочнику схожесть с хищной птицей и загнутый книзу орлиный нос, напоминающий клюв, узрели в полной красе и безобразии. Вот только маг их тоже увидел, в виде двух мужских силуэтов, очерченных мертвенным светом луны за окном.
— Схватить и привести, — коротко бросил он и вернулся в кресло.
Но, когда цыгане, подвластные его воле, кинулись кто к окну, кто сразу во двор, Шельма со Ставрасом под окном на козырьке промежуточной крыши, уже не было. Они со всех ног бежали к воротам. Сражаться с невинными людьми, попавшими под действие губительной магии и, тем более убивать их, претило и тому, и другому.
Нет, разумеется, тот же Ставрас понимал, что сражаться все равно придется, причем еще до того, как отправленные за подмогой в столицу Рокси и Дирлин, вернутся с драконьим эскадроном — личной гвардией короля, набираемой из лучших драконьих наездников государства. Так что, пока те будут собираться и лететь, масочник подомнет под себя еще больше цыган. Но сейчас убивать этих ни в чем не повинных людей, казалось кощунственным. Ведь среди них жила смешная, гордая девчонка Роксолана вместе со своим бронзовым драконом, и не проникни в город масочник, так бы и жила, окруженная заботой и любовью.
Поэтому они убегали. Но погоня настигала. Люди с матрицами масочника вместо душ не знают усталости, как пишут в книгах. Теперь они убедились в этом воочию. Ставрас немного оторвался вперед и быстро юркнул в какой-то тупик между корзинными зданиями. Шельм в горячке этого не увидел и, непременно пролетел бы мимо, если бы лекарь вовремя не втянул его туда же, крепко прижимая к себе. В столь узком пространстве и одному развернуться было негде.
— Саврас! — сдавленно возмутился шут.
— Хочешь убить кого-нибудь из них?
— Нет, конечно!
— Тогда мы уходим.
— Снова по снам?
— Да. Но не совсем, — бросил лекарь и толкнул его прямо в стену.
Шут даже осознать не успел, что куда-то летит, лишившись всякой опоры, как уже приземлялся, упав в густую вересковую поросль.
— Ставрас, — растерянно пробормотал он.
Но лекарь почти сразу же оказался перед ним, рухнув с неба, но в отличие от Шельма, не ожидавшего такого перехода, не упал, а остался стоять на ногах.
— Идем, — требовательно протянув ему руку, хмуро бросил лекарь.
Шут принял её и поднялся на ноги, все еще растерянно моргая и явно не придя в себя от столь непривычного способа перемещения. Но Ставрас уже тянул его куда-то за собой и Шельм вовремя сообразил, что лекарь пытается вывести их из этого мира к месту стоянки, на которой они оставили девчонок и королевича под присмотром Шелеста.
— Ставрас, стой! — вскричал Шельм и дернул его за руку к себе.
— Шельм, скоро рассвет, — покровительственным тоном, как маленькому, принялся объяснять расстроенный всем увиденным лекарь. — А мне нужно хоть немного вздремнуть, прежде чем рассказывать Роксолане, что возвращаться им с Дирлинлильтс больше некуда. Точнее, не к кому.
— Есть к кому, — тихо, но твердо бросил шут.
В глазах лекаря мелькнуло недоверие:
— Что, прости?
— Его матрицы временны. Он считает себя очень умным, поэтому наложил временные клише, чтобы потом можно было легко подправить по обстоятельствам, в случае чего.
— И? — Ставрас уже сам шагнул ближе, не отпуская руки шута, всматриваясь в его напряженное лицо.
Шельм не выдержал, попытался отвести глаза, но спохватился и вскинул их вновь, решительно встречаясь с внимательным взглядом лекаря.
— Мое полное имя Александр Ландыш Икуф. Когда масочник обретает свою истинную маску, ему присваивают второе имя, которое пишется после изначальной фамилии. Для него берут название тотемного цветка и приставляют после него прочитанное наоборот имя рода. Ты спрашивал, настоящая ли у меня фамилия и я не солгал, сказав, что настоящая. Выдуманное лишь имя, — Шельм перевел дыхание и продолжил: — Ты оказался прав, я — марионеточник, и я могу сорвать с них временные клише и на какое-то время заблокировать от наложения повторных. Но…
— Но?
— Мне нужно, чтобы ты уговорил Дирлин поднять меня над городом, чтобы я смог дотянуться до всех клишированных. Я понимаю, что ни один дракон по собственной воле масочника к себе за спину не подпустит, но сейчас это просто необходимо. И я думаю, что тебя бы она послушала.
От волнения губы пересохли, и Шельм облизал их. Его трясло. Но взгляд лекаря он удерживал все так же твердо.
— Так зачем нам Дирлин? — широко улыбнулся лекарь, ввергнув шута в легкий шок от такой своей реакции на его признание.
— О чем ты?
— Я просто думаю, мой мальчик, самое время прокатить тебя, — отозвался тот, повернулся к нему спиной, закидывая его руку себе на плечо, и коротко скомандовал: — Хватайся.
— Зачем? — все еще не понимая, спросил Шельм, но вторую руку ему на другое плечо закинул.
— Полетели!
— Ставрас! — только и смог вскричать Шельм, вцепившись в жилистую драконью шею. И еще успел отметить бронзовый окрас чешуи под пальцами, как из-под серого неба Вересковой пустоши они вылетели под рассветное небо их мира.
Цыганский город просыпался и не ждал сюрпризов. А Ландышфуки все понять не мог, отчего в момент перехода между мирами на бронзе мелькнул радужный отлив.
Шельм никогда не поднимался так высоко над землей. Никогда не летал на драконе, справедливо опасаясь быть раскрытым. Нас всегда привлекает нечто недоступное, вот и Ландышфуки привлекали драконы, завораживали, манили. Но, как было всем известно, они слишком чувствительны к любому проявлению магии и если бы его проклятый дар хоть раз как-то проявил себя, ему бы снова пришлось уходить, сжигая за собой все мосты. Но, пройдя через пламя за спиной однажды, шут не желал повторять этот ни самый приятный опыт в своей ни такой уж и долгой жизни. Поэтому драконами он интересовался и любовался издалека. И искренне полагал, что этого вполне достаточно. А вот теперь с пронзительной ясностью понял, что в этом мире нет ничего прекраснее, чем ловить ветер на спине верного друга-дракона.
