Тот, Кто Сидит На Качелях, вылетел вперед и опустился на ветку клена, приглашая Марушу сесть рядом.
— А ты ищешь не солнце, — вздохнул он. — Ты ищешь кого-то. В любом из сотканных тобой миров, ты придумываешь встречу. Белая птица, кошки неоновых улиц, собака, сочиняющая песнь Луне.
— Зато твои миры пустынны до омерзения. Неужели ты не можешь придумать кого-то еще?
— Придумать легко, но зачем? Давным-давно я уже сделал выбор, решив ни о ком не думать. За это мне дано право сидеть на качелях.
— Птица, сидящая на качелях, смотрится противно и уродливо.
— А ты не смотри. Ты сядь. Ты оттолкнись, вложи себя в этот первый толчок, чтобы мир изменился. Ты качаешься, и мир качается. Крутится мир. Вертится вокруг оси, на которой закреплено сиденье. А ось та настолько близко, что ты уже не можешь отделить ее от себя самого. Именно на качелях начинаешь верить, что мир вращается только вокруг тебя.
Голос грифа стал заунывным. Маруша тряхнула головой, отгоняя невидимую паутину тягучих мыслей Того, Кто Сидит На Качелях. Она ищет солнце, она сейчас спросит у собаки…
— Чего спросишь? — усмехнулся гриф. — Не видели ли вы, мадемуазель, пропавшее солнышко? Ах, оно вам не требуется? Ах, вам достаточно Луны? Зря, мисси, совершенно напрасно. Я, конечно, тоже слагала песнь во славу Луне и даже чуть не стала… Ах, вы думаете, ваша получится лучше…
— Хватит, — взвизгнула Маруша и поразилась собственной смелости. Скажи ей две ночи назад в трубе, набитой мусором, что пройдет совсем немного времени, и она станет кричать на Того, Кто Сидит На Качелях, от смеха Маруши Шумелка-Мышь окочурилась бы окончательно. А ведь кричит и не пугается.
Гриф улыбался, словно Маруша наговорила ему комплиментов.
— Зачем спрашивать? — его глаза блеснули озорными языками туристского костра. — Попробуй найти его сама.
— Но где? — расстроилась Маруша. — Вон, сколько миров мы уже выдумали, а солнца ни в одном не оказалось.
— Поправочка, — каркнул Тот, Кто Сидит На Качелях. — Что значит, не оказалось? Солнце у нас, видите ли, виновато! Видите ли, не оказалось его нигде. А мы искали? Нет, мы разве везде искали? Ты хоть раз оглянулась и посмотрела, что у тебя за спиной?
— Зачем? Ведь солнце всегда впереди!
— А вдруг оно решило взойти не с той стороны.
— А с какой? С этой что ли?
Птичка крутанула мертвую петлю и развернулась. Теперь ее клюв смотрел в направлении, куда прежде топорщился хвост.
За спиной оказалась заря.
Утренний туман стелился по широкой реке. За рекой небо изукрасили узоры верхушек деревьев. Черное на красном.
— Я добралась! — радостно выдохнула Маруша.
— Ошибочка, — громовым раскатом разорвал безмолвие Тот, Кто Сидит На Качелях.
Не заря украсила небо. Если закат еще иногда оборачивается таким кровавым покрывалом, то уж заря никогда не пользуется столь мрачными тонами. Багровая пелена простиралась по небу, словно пузырь, наполненный кровью, словно страшное, неправильное солнце, которое никогда не станет умиротворенно-желтым.
— Ты нашла солнце! — возвестил Тот, Кто Сидит На Качелях, еще громче. — Но его ли ты так жаждала отыскать? Ты хотела зарю, ты ее получила!
— Это придуманная заря, — запротестовала Маруша и зажмурилась, чтобы не успеть поверить. — Это всего лишь сказка, которую мы на пару с тобой сочинили.
Гриф не отвечал. Подождав полминуты, Маруша осторожно открыла глаза.
Гриф никуда не делся. Он молчаливо сидел на качелях. Очень скоро Маруша снова начала слышать зловещий скрип несмазанных шарниров. Миры исчезли. Перед глазами оказался знакомый унылый двор с уснувшими домами. По небу все также со скоростью курьерского поезда проносились облака.
— Все, девочка, — гриф медленно поднял крылья и величественно спланировал на промерзшую землю. — Закончилась наша сказка.
— Но я хотела, чтобы она закончилась по-другому!
— Ну что ж, последнее слово выпало сказать мне. Ты недовольна? Не забывай, в награду ты увидела несколько стран, в которые никогда бы не залетела, не возьмись мы этой ночью складывать сказки. Тебе понравился хоть один из миров? В каком из них ты бы хотела остаться?
Миры веселой стайкой вспорхнули перед глазами, предстали во всей красе и вновь погасли, утонув во мраке Ночи Пустозвона. Город с каналами. Серые многоэтажки, усеянные черными дырами окон, разноцветные дома, соединенные сверкающими проводами, ящик от апельсинов и собака. Города не выглядели чужими. Города звали. Каждый из них казался сейчас родным гнездом, в которое так радостно забиться, отгородившись от злобы и тоски огромного мира. Забиться, закрыть глаза и ждать, пока опустевшая душа снова наполнится невесть откуда пришедшей теплотой.
Качели поскрипывали. Взгляд грифа пронизывал Марушу незаданными вопросами. Чтобы не выпалить ерунду, Маруша скосила глаза вниз. У стойки качелей чудесным образом объявилась крохотная новогодняя елочка. Разноцветные шары сверкали на ней. Разноцветные шары, в каждом из которых отражался свой мир, где Маруша только что побывала.
— Так в каком же? — вкрадчиво переспросил Тот, Кто Сидит На Качелях.
Маруша смотрела на шары. А из шаров выглядывали дивные существа. Пышнохвостая, белоперая птица, сиреневая кошка с умной мордочкой и тоскливая собака. А из темно-зеленого шара пялились тысячи странных круглоглазых существ, окутанных изумрудным сиянием. И даже антрацитово-черный шар не казался мертвым. Что-то ворочалось там, что-то такое, что селится в брошенных городах. Маруша смотрела на шары, а разноцветные жители отчаянно стремились отыскать Марушин взгляд. И Маруша прищуривалась, проскальзывала мимо, потому что пойманный взгляд таил неведомую ответственность.
— А ни в каком, — развернулась Маруша к нахохлившемуся грифу. — Мне хочется просто лететь вперед и вперед.
— В этом-то и проблема, — задумчиво протянул гриф. — Если бы ты захотела остаться, все бы упростилось. Ты бы и осталась. И сидел бы я сейчас перед елкой, а ты смотрела бы на меня из шара. Нарисованная птичка придуманного мира. Ожившая картинка, которая не в силах вырваться из восхитительно-красивого, невероятно-праздничного, трогательно-хрупкого шарика. Он ведь только снаружи кажется хрупким, но нет такой силы, которая смогла взломать бы его изнутри. Но тебе хочется лететь вперед, а мне не хочется тебя пропускать. Вот и вопрос: что делает нас, придуманных, живыми? Может это невероятное желание не останавливаться. Хотя оно и проистекает от зависти, когда кто-то другой обгоняет нас. Он старается, а мы не дадим. Даже тому, кто придумал мир, в котором нам суждено жить.
