Что и говорить, перспектива была малоприятная, и Читрадрива замер у входа в трюм. Тем более, что в словах главного стража почудился скрытый намёк на его отличие от Карсидара.
В самом деле, если у Карсидара все телесные изъяны вообще и раны в частности излечивались сами собой, этого никак нельзя было сказать о Читрадриве, которому для лечения приходилось прибегать к услугам перстня. Так что же этому любезному ублюдку известно о его друге? Или неизвестно ничего, а он просто знает, что теперь Читрадрива не может воспользоваться своим перстнем…
Ответа не было. С одной стороны, откуда им знать о Карсидаре, оставшемся за тридевять земель? Но с другой стороны, войско Бату было разгромлено слишком необычным способом, и слухи о свершившемся чуде вполне могли докатиться и до здешних краёв. Возможно, даже здесь знают, что молнии пали на переправу не сами по себе, а с помощью двух чужеземцев, которые фактически спасли Киев от разорения. А за год до битвы с Бату один из этих чужеземцев полностью уничтожил татарскую разведку опять же при помощи странного огня. Поскольку у Читрадривы нет привычки бросаться молниями, это должен был делать другой колдун… Значит, захватившие его головорезы должны знать о нём и о Карсидаре очень много. Слишком много…
А пока оставалось покориться похитителям, которые были явно сильнее. Сторожа по очереди сменяли друг друга, но с пленником не говорил никто, кроме старшего, который обычно дежурил днём. Да и то эти разговоры на три четверти состояли из вежливых советов побольше отдыхать и не делать глупостей. Остальные сторожа большей частью молчали, вообще старались не причинять Читрадриве лишнего беспокойства и обращались с ним настолько предупредительно и вежливо, насколько позволяли их грубые натуры. Правда, похитители не упускали случая продемонстрировать скрытые под чёрными плащами мечи, но что ещё ожидать от тех, кто стережёт пленника?
Кормили однообразно: солонина, сухари и тухлая вода. Однако еда подавалась по первому требованию Читрадривы. На палубу его выводили либо рано утром, ещё перед рассветом, либо поздно вечером, после захода солнца. Может, это делалось для того, чтобы он не мог определить по положению солнца направление движения корабля. А может, следившие за каждым шагом пленника сторожа не хотели, чтобы Читрадрива заметил в сумерках какой-нибудь островок поблизости. Вдруг он решится на побег? Хотя каким образом? Броситься с борта корабля в ледяную воду и добраться до берега вплавь — вряд ли на это можно рассчитывать всерьёз!
За время своих коротких прогулок пленник убедился лишь в одном: это был явно не тот корабль, с капитаном которого велись переговоры о проезде в Неаполь. Палуба у него была несколько уже, сам корабль длиннее, да и лица матросов, капитана и его помощника были Читрадриве совершенно незнакомы. Как ни странно, он даже обрадовался этому: всё же не капитан предал его и Лоренцо. Но кто же тогда?..
В общем, оставленное Читрадриве жизненное пространство было очерчено строгими границами, переступать которые главный страж категорически не советовал. От нечего делать Читрадрива даже пробовал вести счёт дням, выцарапывая бесполезным теперь голубым камнем косые чёрточки в изголовье своей лежанки. Однако на второй же день заточения (то есть после третьей прогулки) главный страж сказал ему:
— К чему понапрасну портить стену, досточтимый синьор Андреа? Во-первых, я могу лишить вас и прогулок, и своего общества днём, а в затемнённой комнате вы неизбежно собьётесь со счёта. Во-вторых, вам всё равно неизвестно, сколько дней и ночей вы лежали без памяти.
И хотя Читрадрива подозревал, что начальный период беспамятства длился не более суток, тем не менее, осознание того, что за каждым его шагом тщательно следят, отбило у него всякую охоту подсчитывать дни заточения.
Правда, был ещё косвенный способ судить о проведенном в плену времени: с момента нападения Читрадрива не брился. Это страшно раздражало его, потому что анхем не носили бород, и с непривычки у него здорово чесались и щёки, и подбородок, и шея, об которую тёрлись отросшие волосы. Кроме того, после еды к усам и бороде прилипали крошки хлеба, из-за чего Читрадрива чувствовал себя грязным с головы до ног.
— Нельзя ли мне побриться? — спросил он однажды главного стража.
— Очень сожалею, синьор, но никто из нас не догадался захватить с собой бритву, — флегматично заметил тот. — Придётся вам потерпеть до тех пор, пока мы не прибудем на берег.
И вопреки желанию Читрадриве пришлось терпеть пышную растительность на лице.
— А мои вещи целы? — спросил он в другой раз, имея в виду главным образом свой перевод священных книг на анхито. И с некоторым облегчением услышал:
— Разумеется, синьор Андреа. Мы конечно же позаботились о вашем драгоценном багаже. Было бы весьма досадно, если бы вы лишились его.
Однако на том радость и кончилась. На самые настойчивые просьбы Читрадривы главный страж неизменно отвечал:
— Не сейчас, синьор Андреа, не сейчас. Потерпите ещё немного, и в вашем распоряжении будет всё, что угодно, в том числе и ваш труд.
— А вы не боитесь, что я пожалуюсь тому, кто послал вас, на плохое обращение со мной? — спросил однажды Читрадрива, получив очередной вежливый отказ по поводу какой-то мелочи. Тогда в глазах главного стража впервые мелькнуло нечто похожее на испуг, но он быстро овладел собой, с достоинством ответил:
— К сожалению, я ничего не могу сделать для вас, — и немедленно кликнув Николо, удалился. Теперь он не дежурил в каюте днём, лишив таким образом пленника возможности поговорить хоть с кем-нибудь.
А со следующего вечера главный страж отменил также и прогулки! Причём началось всё с того, что в воду, посланную Читрадриве на ужин, явно подмешали сонное зелье, вкус которого был забит тухлым запахом этой малоприятной жидкости. После ужина Читрадрива почувствовал, что ему просто лень подниматься на палубу. И хотя молодой верзила, присматривавший за ним, был готов сопровождать пленника, Читрадрива неожиданно для самого себя показал жестами, что желает остаться в комнате. Затем не дожидаясь ответа парня, растянулся на лежанке, отвернулся лицом к стене и почти мгновенно заснул.
Сколько он проспал, неизвестно. Когда Читрадрива наконец открыл глаза, напротив уже не было верзилы, зато там развалился Николо, который не отрываясь смотрел на пленника и при этом ковырял тоненькой щепочкой в зубах.
— Я долго спал? — недовольно спросил Читрадрива.
Он задал этот вопрос с единственной целью — продемонстрировать недовольство. Николо не отреагировал и продолжал пялиться на пленника совершенно бездумными оловянными глазами.
