Теперь же Дознаватель сидел за столиком уличного кафе, потягивал кофе без сахара и смотрел, как работает самый молодой мастер, которого он когда-либо видел. Перед ним была лавка стеклодува с примечательным окномвитриной, каждая секция которого была выполнена вручную, собрана из разноцветных филигранных деталей. Объемные стеклянные фигуры тускло переливались в лучах вечернего солнца, а в просветах между ними были видны недра мастерской — за мутной витриной сияло миниатюрное копье горелки, а на конце какой-то специальной палочки поблескивало стекло. Мастер орудовал стеклянными стеками и щипцами виртуозно, пять минут — и уже видна форма флакона, из-за которого какая-нибудь столичная барышня наверняка проест хорошую дыру в кармане своего любовника. Красное стекло меняет форму, перекатывается, как желе, и угадать, в какую же сторону повернет этот процесс стеклодув, невозможно.
Дознаватель допил кофе, почти завороженно глядя на обретающий мелкие детали флакон. Стеклодув отложил работу. Пес достал портсигар, медленно вытянул сигарету и закурил. Стеклодув подошел к окну и уставился прямо на него немигающими черными глазами. Дознаватель уронил сигарету себе на колени.
— Ах ты ж…
— Дядя, нехорошо ругаться.
Перед Дознавателем стояли две абсолютно одинаковые девочкигимназистки, держащиеся за руки. Коричневые платьица, белоснежные воротники и туфли с дурацкими бантиками. "Близняшки", подумал Дознаватель, и сразу вспомнил о приехавшем на прошлой неделе ученом из столицы. Тоже ходит тут, высматривает, и близняшками интересовался, коих в городе каждый год по шесть штук рождается. В его, Дознавателя, работу лезть пытался. Ну да он ему объяснил, где здесь чья территория. Столичным щеглам вон пусть Архивариус помогает, а Дознаватель всегда сам по себе. Ну, или с напарником. А напарник — что ты сам, отражение души в черном зеркале судьбы.
Девочки тем временем насмотрелись на задумавшегося Дознавателя и пошли дальше по улице к лотку мороженщика. Он же, подняв взгляд, увидел, что стеклодув вновь сел за работу, уже со стеклом другого цвета. Дознаватель собрался уходить, когда девочки пошли обратно, держа в руках по огромному рожку с голубым мороженым. И, когда близняшки проходили мимо, у одной из них в руках исчезло мороженое. Причем исчезло полностью и моментально.
Ладно бы исчезло, но ведь какая наглость — прямо под носом у Дознавателя.
Он постоял с минуту, глядя вслед близняшкам, и поднял взгляд. За окном стеклянной лавки сверкал в руках стеклодува коричневый миниатюрный рожок с лазурным мороженым. И Пес снова выругался, больше для виду. Ох, как же он был на самом деле доволен своей хваленой интуицией, которая и в этот раз его привела туда, куда нужно. Дознаватель достал толстый блокнот и убористым почерком записал в нем адрес стекольной мастерской. Сунул блокнот в карман и размашистым шагом направился домой, не обращая более внимания ни на делящих оставшееся мороженое близняшек, ни на работу стеклодува.
А на полку в мастерской легло уже почти остывшее мороженое — такое же, как у девочек на улице, вот только холодным и сладким ему не бывать. И стеклодув улыбался, думая, что очередное свое желание ему удалось воплотить в стекле. Его звали Филипп Тоев, и работал он здесь вот уже семь лет, каждый день, с утра до ночи. Такое трудолюбие Дознаватель даже не мог себе представить. А вот в чем тот был прав, так это в том, что определил Филиппа как человека, чурающегося громких толп и навязчивых собеседников. Более того, стеклодув был нелюдим настолько, что дорогу длиною в пять кварталов от дома до своей лавки пытался пройти, накинув капюшон зимой, или же надвинув на глаза шляпу летом, чтобы произвести впечатление человека очень занятого и вдумчивого. Делалось это, конечно, с одной целью — избежать любых случайных разговоров. А необходимость общаться с людьми стеклодув свел в своей жизни к минимуму.
Все его окружение составлял старый мастер, его учитель, да Анна, девушка, ведущая все дела в магазине при мастерской. Казалось бы, все, что надо знать об этих людях — это то, как они вошли в жизнь Филиппа. Но сам Филипп знал о них все. Более того, человек, казалось бы, не любящий людей, он с удивительной нежностью и вниманием относился к тем, кто имел к нему хоть сколько-нибудь серьезный интерес. Умей Дознаватель заглядывать в чужие мысли, он решил бы, что это в порядке вещей для людей такого типа — ведь он знает все, и ему не положено удивляться. А потом крепко задумался бы — то ли старость это, то ли излишняя сентиментальность, когда первый попавшийся мальчишка кажется столь похожим на него самого. Но Дознавателя не было в лавке, и уже тем более ему не было места в хитросплетениях мыслей Филиппа. Тот же нередко вспоминал и как пришел в первый раз на эту улицу, еще ребенком, прижался носом к витрине стекольщика, да так и застыл там на добрых полчаса. Когда же он заметил шевеление в глубине мастерской, он тут же отпрянул от двери, но было поздно — старый мастер уже стоял на пороге и смотрел на мальчишку. Он приподнял одну кустистую седую бровь и медленно поманил ребенка пальцем. Филипп долго стоял, переминаясь с ноги на ногу и смотря то на прекрасную витрину, наполненную стеклянными замками, графинами, в которые ловили звезды, и статуэтками животных, то на грозного старика с обветренными руками. В итоге для ребенка победила сказка. Так, в одиннадцать лет, Филипп стал подмастерьем стеклодува. А самое интересное началось потом, когда он, научившись выплавлять простейшие бусины и флаконы, начал копировать предметы в мастерской. Сначала стали пропадать кружки и тапки, которые старый мастер приносил из дома. Затем в один прекрасный день пропала горелка. Причем пропала, как только Филипп закончил работу над ее стеклянной копией. Стоило ему отойти к полке, чтобы поставить пусть еще топорную, но уже вполне сбалансированную работу на полку, как хлопнула входная дверь, и мастер вместо приветствия заорал.
— Куда ты опять переставил горелку, утеныш? Сколько говорил, пусть стоит, где стояла, попортишь мне инструмент, шкуру спущу!
Филипп только развернулся и квадратными глазами уставился на учителя, да вжавшись в стенку, ждал, пока тот облазает всю мастерскую. Ох, и попало ему тогда, и оговорки, что, дескать, "только что тут стояла", не помогли.
Впервые его учитель вышел из себя, да еще как — от воспоминаний о его ремне Филипп и через несколько лет тер поясницу, да криво улыбался. Через несколько дней, когда он мог уже сидеть, мастер снова позвал его в лавку — там стояла новая горелка, и, показав на прислоненный к ограде клумбы велосипед, он велел скопировать его в новых сортах стекла. Учитель смотрел, как работал Филипп, сделал лишь пару замечаний, и довольно крякнул, взяв в руку щипцы с новой поделкой своего единственного ученика. А демонстрация его умений получилась весьма наглядной — мастер как раз поднял стеклянный велосипед повыше, сравнивая его с оригиналом, когда чей-то двухколесный транспорт на улице вдруг взял, да и растворился в воздухе. Фигурка же в руках мастера засветилась на миг и застыла, как была. Филипп молча мялся возле кресла, мастер сидел и оторопело смотрел на велосипед в своих руках. Минуты через две он прокашлялся и спросил:
