Иногда отец, особенно к старости, заговаривался настолько, что называл замок не Вайла’туном, как обычно, и даже не Меген’тором, то есть Великой Башней, а каким-то странным пчелиным именем — Живград. Причем, разумеется, ни на какие расспросы Ротрама он не реагировал, делал вид, что тот ослышался, отшучивался, короче, принимался валять дурака, хотя случались подобные оговорки, прямо скажем, неоднократно. В детстве Ротраму представлялось, что отец с ним играет, специально заменяет одни слова другими, бормочет что-то странное и несуразное, особенно во сне, однако теперь, по прошествии стольких зим, он все чаще задумывался над истинными причинами всей этой путаницы. И не находил ответа. Особенно ему запомнился их разговор об именах. Отец тогда впервые произнес слово «вабоны» как нечто чуждое своей природе.
— У вабонов, — сказал он, — имя одно и дается на все время. Это неправильно. У человека должно быть несколько имен. На разные случаи жизни.
— Почему? — спросил Ротрам, который тогда был мал и только-только привыкал к настоящим мужским разговорам.
— Тебя вот как величают?
— Ротрам. Мне мое имя нравится.
— А мы с матерью как тебя называем?
— Ну, — задумался мальчик, — Роми… Мне тоже нравится.
— Вот видишь, у тебя уже два имени: для своих и для чужих.
— А твои папа и мама тебя как звали, когда ты был маленький? — осмелел Ротрам. — Иви?
Поскольку полное имя отца было Ивер.
— Нет, они называли меня Славкой.
— Как?!
— Мое настоящее имя, которое здесь никто не должен знать, Венцеслав.
— Вен… чего?
Отец ничего объяснять не стал, насупился, и больше Ротрам никогда это странное имя не произносил и не слышал.
Почему именно сейчас ему снова пришел на память тот давно забытый разговор, он не знал. Знал только, что слишком увлекся воспоминаниями, увлекся настолько, что не осознает того, о чем ему говорит Гверна:
— …есть у меня, правда, слабенькая надежда, что соседи в мое отсутствие нас не разграбят и другим не дадут.
— Иные соседи хуже шеважа, — пробормотал Ротрам.
— Я вот думала, ты меня на разговор вызвал, чтобы укрытие какое-нибудь надежное предложить. А ты все про то, о чем я и сама понятие имею.
— Хочешь сказать, что знала про сына Демвера?
— Да хоть бы он был сыном самого Ракли! У меня свой сын есть. Мне его спасать надо. Поможешь?
— Чем могу… Только чем? Теперь им про меня тоже все известно, так что первым делом они станут искать вас… нас, скорее всего, у меня по лавкам.
Она махнула рукой и собиралась уже покинуть озадаченного собеседника, когда в кухню вбежала заплаканная Велла.
— Мама, они хотят и Гийса в подвал затащить! Мама, давай возьмем его с собой. Он ведь на нашей стороне. Он нам поможет.
Гверна оглянулась на Ротрама. Тот утвердительно кивнул.
— Ты знаешь, за кого просишь? — прямо спросила она застывшую в ожидании Веллу.
— За Гийса. Он мой хороший друг. И Хейзиту он друг. Они на карьере вместе…
— А Гийс сказал тебе, чей он сын?
— Нет. Но, мама…
— Погоди причитать! А я вот тебе скажу, дорогая моя глупая доченька. Его родной отец — Демвер, из замка. — Поскольку упомянутое имя не подействовало, Гверна добавила: — Он еще при Ракли был поставлен над всеми сверами. Понимаешь? Главный из сверов.
— И что?..
— А теперь он один из тех, кто свергнул Ракли и завладел властью. На нас напали его люди. Те самые, которых твой брат и тот старик сейчас стаскивают в подвал. И двоих из которых они уже убили, за что им самим теперь светит казнь. Это ты хоть понимаешь?
— Понимаю…
— И при этом, как невинное дитя, просишь за сына этого человека?
— Мама, я люблю его! — на одном дыхании выпалила девушка, не обращая внимания на закатившего глаза Ротрама.
Наступила продолжительная пауза, во время которой Гверна пристально смотрела на дочь, словно не узнавала ее. Ротрам мог лишь догадываться о том, о чем она в эти мгновения думала. У него у самого никогда не было собственных детей, однако он полагал, что понимает состояние женщины, только что узнавшей, что ее единственная дочь сделала судьбоносный, причем неверный выбор. И тем не менее к последовавшему вопросу он не был готов:
— Так ты думаешь, что беременна от него?
— Мама!..
Гверна остановила вот-вот готовые политься из уст дочери словоизлияния, протестующе подняв руку.
— Если ты настолько взрослая, что сама принимаешь такие важные решения, то почему бы тебе не рассказать обо всем брату и не поискать заступничества у него? Потому что я забочусь о вас обоих, и мой тебе ответ — нет.
— Ну, мама…
— Велла, он — враг! Мне очень жаль, что мы с тобой не узнали обо всем этом раньше, чтобы упредить неприятности. Но теперь, когда знаем, я повторяю — нет. Как ты не поймешь, что сейчас нам нужно бежать и скрываться, а если я пойду на попятную, то потеряю и тебя, и Хейзита, и все… даже, может быть, твоего ребенка.
Гверна, по обыкновению, выражала мысли решительно и откровенно. Велла не разрыдалась, как ожидал от нее на время позабытый всеми Ротрам. Она закусила верхнюю губку и прикрыла глаза, пуская по щекам медленные ручейки слез.
— Я поняла, — сказала она неожиданно спокойным голосом, повернулась и вышла.
— Час от часу не легче, — вздохнула Гверна, не то обращаясь к Ротраму, не то к себе самой. — Вот ведь каша какая заваривается.
— Да уж, — напомнил он о своем присутствии. — Еще отец мой говаривал, что дети растут быстро, а умнеют — медленно.
— А, ты еще здесь! — Гверна оглянулась. В ее взгляде читалась грусть и как будто смирение перед резкими поворотами судьбы. — Тебе пора уходить.
— Нам всем пора.
— Хочешь сказать, что пойдешь с нами?
Он кивнул и развел руками.
— По-моему, в твоем случае это не лучшее решение. Зачем тебе из-за нас подвергать себя опасностям? Тем более я слышала, что ты собрался обзаводиться собственной семьей.
«Тэвил! Это-то она откуда могла узнать?» — поразился Ротрам. Однако виду не подал и ответил почти равнодушно:
— Потому что теперь у нас общие враги. — И добавил: — Которым мы сохраняем жизнь.
— Ты ведь слышал, что отныне у меня появился еще один повод не желать им всем смерти.
Гверна, как показалось Ротраму, виновато улыбнулась, а он, глядя на нее, нет, любуясь ею, подумал: она уже приняла этого бедного ребенка. Да будет благословенна Велла, что у нее такая мать!
— Вам, конечно, виднее, — сказала выглянувшая из дверного проема голова в лисьей шапке, — но сдается мне, что, пока вы тут шушукаетесь, снаружи собираются вооруженные люди. В окна они не лезут, дверь с петель не сносят, и это заставляет меня надеяться на то, что пришли наши добровольные защитники, а не подкрепление из замка. Я тут человек сторонний. Меня могут неправильно понять. Может, хозяюшка, вам с ними все же поговорить?
