«Это мое письмо может оказаться последним, Костоправ. Я должен сделать кое-что, и риск очень велик. Шансы против меня, но я должен попытаться. Если вы не получите завершающего письма, о последних днях Боманца, вам придется забрать его самим. Один экземпляр я спрячу в доме колдуна, как написано в этой истории. Второй вы найдете в Весле, у кузнеца по имени Песок.
Пожелайте мне удачи. К нынешнему времени вы, должно быть, нашли уже безопасное убежище. Я не пытался бы выгнать вас оттуда, если бы от этого не зависела судьба всего мира!»
Подписи опять не было.
Мы с Душечкой воззрились друг на друга.
— Что ты думаешь? — спросил я. — Что мне делать?
— Ждать.
— А если следующих писем не будет?
— Идти и искать.
— Да. — Ужас. Весь мир ополчился против нас. Налет на Рясу привел Взятых в состояние мстительной ярости.
— Это великая надежда, Костоправ.
— Курганье, Душечка. Только Башня может быть опаснее.
— Может быть, мне стоит пойти с тобой?
— Нет! Тобой мы рисковать не можем. Ни при каких обстоятельствах. Восстание переживет потерю одного старого лекаришки. Без Белой Розы ему крышка!
Душечка крепко обняла меня, отстранилась, вздохнула.
— Я не Белая Роза, Костоправ. Та уже четыре века мертва. Я — Душечка.
— Наши враги зовут тебя Белой Розой. Наши друзья зовут тебя Белой Розой. В имени есть сила. — Я изобразил несколько букв. — В этом все дело. В имени. Ты должна быть тем, кем тебя зовут.
— Я — Душечка, — настаивала она.
— Для меня — может быть. Для Молчуна. Еще для нескольких наших. Но для всего мира ты Белая Роза, надежда и спасение. — Мне пришло в голову, что имени у нее-то и нет. Того, что носила Душечка прежде, чем прибиться к Отряду. Для нас она осталась Душечкой, потому что так ее называл Ворон. Знала ли она свое данное имя? Если и так, это уке неважно. Она в безопасности. Она последняя из живущих, кто его помнит. В разграбленной войсками Хромого деревушке, где мы нашли ее, вряд ли велись записи рождений.
— Иди, — велела она. — Смотри. Думай. И надейся. Скоро ты где-нибудь отыщешь нить.
Пришли наконец те, кто бежал из Ржи на трусливом летучем ките. Мы выяснили, что Взятые с равнины все же выбрались и буйствовали теперь из-за того, что уцелел лишь один ковер. Атака будет отложена до той поры, пока ковры не заменят. А из всех волшебных предметов ковры-самолеты — одни из самых сложных и дорогих. Полагаю, Хромой долго будет объясняться перед Госпожой.
Я привлек к разросшемуся проекту Одноглазого, Гоблина и Молчуна. Я переводил. Они выискивали подлинные имена, сводили их в таблицы. Зайти в мою комнату стало почти невозможно. А жить в ней — тем более, потому что Гоблин и Одноглазый здорово поцапались за пределами Душечкиной безмагии. И теперь постоянно держали друг друга за глотку.
У меня начались кошмары.
Как-то вечером я поставил перед колдунами задачу: отчасти потому, что нового курьера так и не было, отчасти — чтобы они меня с ума не свели.
— Возможно, мне придется покинуть равнину, — сказал я. — Не сможете вы что-нибудь сотворить, чтобы я не привлекал особого внимания?
Они начали задавать вопросы. Я отвечал честнейшим образом. Они так хотели отправиться со мной, словно поход на запад уже был установленным фактом.
— Черта с два вы со мной пойдете, — огрубил я. — Тысяча миль этакого дерьма? Да я тогда покончу с собой, еще не выбравшись с равнины. Или кого-то из вас прикончу, Эта мысль уже приходит мне в голову.
Гоблин пискнул, изображая смертельный ужас.
— Подойдешь ко мне хоть на десять футов, — предупредил Одноглазый, — в ящерицу превращу.
Я фыркнул:
— Ты еду в дерьмо-то едва превращаешь.
Гоблин закудахтал:
— У коров и цыплят получается лучше. Пользуйся лучше их навозом.
— Откуда в тебе столько слов, недомерок? — рявкнул я.
— Склочным он стал к старости, — заметил Одноглазый. — Рюматизьм, наверно. Есть у тебя рюматизьм, Костоправ?
— Если он не уймется, то будет мечтать о ревматизме, — пообещал Гоблин. — Мало мне с тобой разбираться. Но ты хоть предсказуем.
— Предсказуем?
— Как времена года.
Они опять взялись за свое. Я бросил на Молчуна умоляющий взгляд. Сукин сын не обратил внимания.
На следующий день ко мне приковылял самодовольно ухмыляющийся Гоблин.
— Мы кое-что придумали, Костоправ. На случай, если ты надумаешь прогуляться.
— И что?
— Нам твои амулеты понадобятся.
Два амулета они подарили мне еще давно. Один служил, чтобы предупреждать меня о приближении Взятых. Работал он надежно. Второй амулет был, естественно, защитным, но он еще и позволял нашим колдунам определять на расстоянии, где я нахожусь. По нему следил за мной Молчун, когда Душелов послала нас с Вороном устроить засаду Хромому и Шепот в Облачном лесу, в то время как Хромой пытался перейти на сторону мятежников.
Давно, далеко. Воспоминания юного Костоправа.
— Хотим внести несколько исправлений. Чтобы тебя нельзя было обнаружить магически. Давай сюда. Потом придется выйти наружу, проверить их.
Я прищурился.
— Ты пойдешь с нами, — объяснил он, — чтобы мы могли попытаться тебя найти.
— Да? А мне кажется, что это просто попытка выбраться за пределы безмагии.
— Может быть. — Он ухмыльнулся.
Душечке эта идея, однако, понравилась. На следующий вечер мы с колдунами брели вверх по ручью, обходя Праотца-Дерево.
— Что-то он выглядит встревоженным, — заметил я.
— Во время стычки его задело заклятие Взятого, — пояснил Одноглазый. — Ему очень не понравилось.
Дерево зазвенело. Я остановился, оглядел его. Должно быть, ему несколько тысяч лет. На равнине деревья растут медленно. Что за истории он мог бы поведать!
— Пошли, Костоправ! — позвал Гоблин. — Старик не разговаривает. — Он скривился в своей лягушачьей улыбке.
Слишком хорошо они меня знают. Знают, что, когда я вижу нечто древнее, тут же начинаю раздумывать, сколько оно повидало. Ну их всех к бесам.
В пяти милях от Дыры мы свернули от ручья на запад, в пустыню, где кораллы особенно густы и опасны. Я полагаю, их там около полутысячи разновидностей, сросшихся в почти непролазные рифы кричащих цветов. Выступы, выросты, ветви кораллов взмывали ввысь футов на тридцать. Я всегда поражался, как их ветер не ломает.
Одноглазый объявил привал на окруженном кораллами песчаном пятачке.
— Достаточно. Здесь мы будем в безопасности.
Меня он не убедил. По дороге за нами следили манты и стервятникообразные. А эти тварям я никогда не доверюсь полностью.
