Ему пришла в голову мысль — с опозданием, — что через несколько минут ему, возможно, придется принять серьезное решение, а он об этом раньше не подумал. Тай рассматривал возможность, что Мешаг умрет раньше, чем они приедут сюда, или что все попытки шаманки закончатся неудачей. Однако он никогда не допускал возможности, что им просто откажут в лечении.
Тай огляделся. Из трубы хижины курился дым. Ветер был слабый, и дым поднимался прямо вверх, а потом редел и уплывал к озеру. Со своего места, немного сбоку, он видел двух коз во дворе за домом, они прижались друг к другу у ограды и тихо блеяли. Их еще не подоили. Из-за этого слуга показался ему еще более никчемным. Возможно, здесь все-таки есть и другие и это не входит в его обязанности?
Слуга снова вышел, впервые оставив дверь открытой. Он кивнул, показав на носилки. Тай перевел дух. Одно решение ему принимать не придется. И все же он сердился на себя — ему следовало предвидеть все возможности и просчитать их заранее.
Их собственный шаман, казалось, испытывал огромное облегчение, до слез. С дрожащим лицом, он быстро раздвинул занавески носилок. Два всадника вытащили из них Мешага. Один взял его на руки, словно спящего ребенка, и понес в хижину. Шаман хотел последовать за ним, но слуга решительно покачал головой и сделал категорический, отталкивающий жест руками. Маленький шаман открыл рот, чтобы запротестовать, потом закрыл его. Он остался на месте, опустив голову, ни на кого не глядя. Униженный, как подумал Тай.
Слуга вошел в хижину, снова появился мгновение спустя, провожая того человека, который внес Мешага, и вернулся в дом, после чего закрыл дверь. Сопровождающие до сих пор не видели старуху, шаманку с озера. Их оставили за дверью, у хижины, в яркой, прозрачной тишине осеннего дня.
Кто-то из них нервно кашлянул. Другой сердито посмотрел на него, словно этот шум мог помешать тому, что происходило внутри. Их шаман по-прежнему смотрел в землю, стоя перед дверью, словно не хотел ни с кем встречаться взглядом. Сперва Тай испытывал желание очутиться внутри, но потом он осознал, что ему этого совсем не хочется. Не хочется видеть того, что там происходит.
Кочевники сгрудились у хижины, они казались растерянными. Раньше Тай никогда не видел их такими. Остальные всадники, в том числе и катайцы, все еще оставались наверху, на склоне холма. Озеро сверкало. Птицы пролетали над головой, как всегда теперь, стремясь на юг. Некоторые сидели на воде. Как он отметил, среди них не было лебедей.
Охваченный беспокойством, нервничая, Тай спрыгнул с коня, оставив его пастись на редкой траве, и, обойдя дом, направился туда, где были сарай и двор с двумя козами. Ему пришло в голову подоить их, если он сможет найти ведро. Хоть чем-то заняться. Каким-то делом. Он откинул щеколду калитки и вошел, закрыв ее за собой.
Обнесенный оградой двор был довольно большим. Два фруктовых дерева, высокая береза, дающая тень. В дальнем, восточном конце — огород с лекарственными травами. Он видел озеро за забором. Козы жались к сараю в задней части двора, им явно было плохо.
Ведра нигде не было видно. Вероятно, оно в доме, но Тай не собирался стучать в дверь черного хода и просить дать ему ведро.
Он пересек двор и пошел к огороду и березе. Постоял под деревом, глядя через забор на маленькое озеро, сверкающее в лучах солнца. Полная тишина, не считая тихого, грустного блеяния двух животных. Можно подоить их и без ведра, подумал Тай. Пусть слуга получит нагоняй за свою лень, если шаманка сегодня останется без молока.
Он уже поворачивался в раздражении, чтобы сделать это, когда заметил свежий холмик земли в дальней части огорода.
Сердце его глухо стукнуло один раз.
Он помнил это даже годы спустя.
Тай смотрел на него, не двигаясь, долгие секунды. Потом осторожно шагнул на край аккуратного огородика. Но аккуратность нарушали — теперь он ясно видел — следы сапог и этот узкий, мрачный холмик сзади, прямо у забора. Козы на мгновение умолкли. Тай ощутил дуновение ветра, и еще страх. Форму этого холмика трудно было принять за что-то другое.
Он пошел в огород, бессмысленно стараясь не ступать на растения. Подошел к холмику. Увидел прямо за забором предмет, брошенный туда за ненадобностью.
Это был бубен.
Тай с трудом сглотнул, во рту у него внезапно пересохло. Теперь стало слишком тихо. Дрожа, он опустился на колени, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и начал руками разрывать холмик.
Но к тому моменту он уже знал. Одна из коз внезапно заблеяла, и сердце Тая подпрыгнуло от страха. Он быстро бросил взгляд через плечо на заднюю дверь дома. Она оставалась закрытой. Он продолжал копать, зачерпывая землю ладонями, его пальцы поднимали черную, свежую почву.
Тай почувствовал что-то твердое и не смог сдержать тихого восклицания, сорвавшегося с губ.
Он посмотрел на пальцы. Увидел кровь. Перевел взгляд на выкопанную землю.
На голову в земле, словно вытащенную на яркий свет солнца из какого-то ночного кошмара или из другого мира, куда уходят мертвые.
На ней виднелась одна глубокая, рубленая рана, почти развалившая лицо на две половины. Кровь из этой раны густо пропитала землю огорода, а теперь была и на его пальцах.
Тай снова сглотнул. Заставил себя вынуть еще больше земли, очень жалея, что у него нет инструмента и приходится делать это трясущимися пальцами. Однако он это сделал. И через несколько минут обнажил изуродованное клинком лицо женщины. Очень старой женщины. Ее глаза еще были открыты и неподвижно смотрели в никуда или на солнце.
Он закрыл глаза. Потом открыл их снова и, работая быстрее, откопал все тело. Убитая была в одежде, а еще на ней были спутанные ожерелья из костей и странная коллекция кусочков металла, отполированных так, что они стали… зеркалами.
Зеркала, чтобы отпугивать демонов. Пальцы Тая, копающие почву, по неосторожности немного сдвинули тело, и он услышал приглушенный звон колокольчиков в пропитанной кровью земле.
Тай встал.
Очень старая женщина. Бубен, зеркала, колокольчики.
Посмотрел на тяжелую дверь хижины, которая открывалась во двор.
И побежал.
Над его головой светило солнце, а позади и впереди была тьма…
В Синане, через несколько лет после того, как он нашел Весеннюю Капель среди певиц в Северном квартале (или, точнее, после того, как она сама заметила и выбрала его среди студентов) и они начали откровенно беседовать, оставшись наедине, до музыки или после нее, до любви или после нее, однажды ночью она спросила у него, почему он никогда не говорит о том времени, которое провел к северу от Стены.
