— Ты, Чису, храмовую печать разбираешь? — говорит Хотуру.
Чису истово кивает, часто и мелко.
— Завтрашнюю утреннюю молитву произнесёшь ты, — говорит Хотуру. — Пока ничего не изменилось, ты будешь Наставником в моём доме и для моих людей. Ты, Чису, меньше всех предатель.
Чису спадает с лица — на глазах.
— Творец свидетель, Львёнок…
— Хватит разговоров, — говорит Хотуру устало. — И гонца в Святой Совет не пошлём. Чангранские Львята сообщат Святому Совету. Сами. Как сочтут нужным.
Ному поднимает голову. Взгляд откровенно ненавидящий.
— Не смеешь, не имеешь права меня низлагать, Львёнок, — говорит он. — Меня Святой Совет прислал. Сам Гобну, Святейший Наимудрейший. Творец тебя покарает.
— За тебя, что ли? — Хотуру морщится. — Думаешь, Творец спустит тебе всё только за то, что ты ему служил? Творец, Ному, это небесная справедливость, а не Львёнок, который — нашему рысаку троюродный баран, он не выгораживает преступников за лесть и мелкие заслуги. Завтра ты отправишься к Золотым Вратам — а ночь я дам тебе для молитв и медитаций.
— Умрёшь ужасной смертью, Хотуру, — истово и яростно обещает Ному и вдруг улыбается, мечтательно и почти сладострастно. — Ха-ха, я подумал, Хотуру, что полюбуюсь с горних высот, как братья Дракона сдерут с тебя шкуру, а мясо бросят псам! Какое это будет удовольствие!
Волки Хотуру уводят Наставника куда-то с глаз долой, но его неожиданное злое веселье, по-моему, Хотуру встревожило.
— Всем пора спать — и поторопитесь, — говорит он громко, приказным тоном, — Мингу, тебя это особенно касается, — и окликает Анну вполголоса. — Задержись, брат.
Анну притормаживает. Рядом с ним останавливается Ар-Нель, но его присутствие Хотуру, похоже, не смущает — как и моё.
Он ждёт, пока волки неохотно разбредаются по закуткам, где приготовлены их постели. Мингу уходит с девочкой. Бойцам тяжело успокоиться, они перешёптываются, оглядываются — но, в конце концов, двор пустеет. Хотуру шугает рабов — и поворачивается к Анну.
— Анну, — говорит он, замявшись, — а как ты считаешь, Дракон и вправду может…
— Синий всё может, — говорит Анну. — Чису чушь нёс, конечно: синие — не от Святого Совета, они — сами по себе. И все норовят их присвоить. Прайд считает, что Синий Дракон — меч Прайда, Святой Совет — что Дракон его меч, но Дракон, он — благословенное оружие, Хотуру. Из древней легенды. Меч, который сам выбирает руку для себя. И меня тоже заботит, какую руку он выберет.
— Он может, значит… — Хотуру вздыхает.
— Синих куда меньше, чем волков, — говорит Анну. — Но… мне тоже не хотелось бы с ними сцепиться. А вообще, я в любом случае с Драконом встречусь раньше тебя, брат.
Не то, чтобы Хотуру уходит просветлённым, но, кажется, Анну его слегка успокоил.
Мы идём спать — но сна у нас ни в одном глазу.
— Новый Наставник! — хмуро говорит Кору. — Хорош Наставник — без пяти минут предатель, трус, ничтожная душонка… Как же слушать такого? Как такому верить?
— Ты, Кору, ты — молодец, конечно, но не осуждай, — говорит Анну негромко. — Пусть лучше такой, чем никакого.
У входа в казарму стоят Львята, Ви-Э, Юу и несколько наших девочек. Разумеется, спать никто не может — все обсуждают произошедшее… или правильнее сказать «происходящее»?
— Мидоху мне рассказал, — говорит Элсу, глядя на Кору с восхищённой нежностью. — Молодец, волк.
— Всё для тебя, командир, — который раз удивляюсь, наблюдая, как угрюмая мина солдата преображается в прекрасное лицо любящей женщины, когда к Кору обращается её Львёнок. — Я охраняю тебя, командир.
Эткуру трёт виски, вид у него встрёпанный и усталый.
— Нашёл время предавать, старый ишак… Пограничники учудили — на что им обезьяна в храме? — говорит он раздражённо.
Ви-Э хихикает:
— Прав, прав ты, миленький… Хочешь пить? Я принесу воды…
Ар-Нель касается локтя Анну.
— Мой дорогой друг… я хотел бы спросить: а кто такой Синий Дракон? Упоминание этой особы произвело на Уважаемого Господина Хотуру даже более сильное впечатление, чем обещание кар Небесных…
— Бэру ад Сарада, — морщится Эткуру. — Синий Дракон, Синий Командир, Хрусталь Небесный, Чистый Клинок — и протчая, протчая… Попросту — Наимудрейший Наставник бесплотных стражей плюс ещё тридцать три титула. Бука — детей пугать. Видал его при дворе пару раз — напыщенный зануда… бесплотный как бесплотный… Лев Львов не любит его.
Анну невесело улыбается.
— Видел пару раз при дворе… В бою не видал, нет? Бесплотный как бесплотный? Плохо смотрел, брат. Лев Львов его не любит, говоришь? Так Лев Львов любит других, попроще… Ты, Ар-Нель — ты перестанешь называть бесплотных никудышниками, если познакомишься с Бэру… если выживешь.
— Он мне нравится, — вдруг говорит Элсу. — Дракон Бэру. И его… ангелы. Они-то никогда не предают веру, не пляшут под чужую музыку… Дракон хоть Святейшему Наимудрейшему возразит, если ему покажется, что тот в вере некрепок… он никого не боится.
— Угу, — соглашается Анну. — Святейшему возразит. Льву Львов возразит, я думаю — даже под страхом смерти. А нам? Кто мы для него — братья или предатели?
— Ой! — отмахивается Эткуру. — Да если волки пойдут за тобой…
— Волки пойдут, — Анну суров и печален. — Может быть. Мы, допустим, войдём в Чангран. Изменим всё. И когда ты сядешь на Престол Прайда — если сядешь, Эткуру — синий страж воткнёт тебе в горло нож, и телохранители не спасут. А он умрёт, улыбаясь. На плаху пойдёт, улыбаясь. Понимаешь, почему Хотуру нервничает? Если синие решат, что мы предаём веру — они объявят свою войну.
— Сумасшедшие фанатики, — фыркает Эткуру.
— Сумасшедшие герои, — поправляет Анну.
Ар-Нель мечтательно улыбается.
— Было бы очень интересно познакомиться с особой такой внутренней силы…
— Шкура тебе надоела, Ар-Нель, — хмыкает Эткуру.
— Учитель, а мы сегодня спать будем? — спрашивает Ри-Ё и глотает зевок.
* * *
Бэру никогда не чувствовал себя спокойно и хорошо во дворце Прайда. Не любил — и был уверен, что не полюбит.
Как из тенистой беседки, в которой бьёт маленький фонтан, выйти на пыльную базарную площадь в полуденный зной — вот так Бэру себя чувствовал, когда приходилось приезжать из Цитадели во дворец Прайда. Душно. Только долг его сюда приводил — и долг тяжёлый.
Мирским людям, в особенности — Прайду, подобает роскошь. А роскошь — это золото, драгоценные эмали, оникс и агат, блеск и сияние везде, где можно и нельзя. Роскошь — это купы цветов с самыми одурманивающими ароматами, это великолепные, но глупые и отвратительно мяукающие и вопящие дурными голосами райские птицы в клетках, украшенных самоцветами, это бархат и парча, под которыми тело потеет… Роскошь — это, в конечном счёте, нелепая и утомительная суета. Никому от неё не лучше и не приятнее.
