— Я и сам не знаю ответа на этот вопрос, Элексигаль. — Ты сможешь вывести меня из этой пустыни?
— Конечно. Чего не сделаешь для брата? Возьми меня за руку, и пойдем.
Я ощутил в ладони прохладу его руки, и тотчас мир вокруг разделился на две части: левую и правую. Правая часть содержала в себе пустыню с оазисом, а левая — пространство, заполненное огненными вихрями.
Мы шагнули в левую часть мира, и пустыня исчезла из наших глаз.
Моргульский. Плоскогорье духов
Я не сразу понял, что произошло. Сильно болело сломанное крыло, и мысли с трудом возникали в голове. Было ясно одно: я, подхваченный сгустками ветра, уносился прочь от оазиса. Рядом со мной, на таком же комке живого ветра, несся в пространстве Лаэрций. Он был без сознания. Крита с нами не было. Слева я видел безвольные тела девушек, которых наши похитители тоже захватили с собой.
Я постарался успокоиться, четко понимая, что сейчас ничего сделать нельзя. Нас несли в неизвестность странные существа, сгустки живого ветра. Под нами проносилась пустыня, и наши тени мчались по ней, перепрыгивая через барханы. Впереди показались горы: не очень высокие. Когда мы подлетели ближе, стало видно, что все они в разных направлениях изрезаны ущельями. Как будто дюжина разгневанных великанов рубила их своими огромными мечами.
Когда мы достигли гор, сгустки живого ветра сбросили девушек в пропасть. Я приготовился разделить их судьбу, и обдумывал, как мне успеть подхватить Лаэрция и мягко спланировать на скалы, в основном пользуясь здоровым крылом. Но меня и Лаэрция плавно опустили на небольшое плоскогорье, со всех сторон окруженное ущельями.
Потом сгустки живого ветра взмыли вверх, превратившись в белесые вихри, и скрылись из виду.
Мне пришлось несколько раз ударить по щекам Лаэрция, чтобы он открыл глаза.
— Что случилось? Где мы? — спросил он.
— Нас унесли из оазиса какие-то сгустки живого ветра. Крит, наверное, остался там. И можешь благодарить судьбу, что нас не сбросили в пропасть, как этих несчастных девушек, жительниц оазиса.
Я показал рукой на Север, где над ущельем кружились огромные стервятники.
Лаэрций приподнялся на локте, потом встал.
— Ты можешь лететь? — спросил он.
— Пока нет, — ответил я. — Не стоит рисковать. Мое снадобье заживит рану через пару дней.
— Наш Перевозчик может быть в беде, — сказал Лаэрций. — Я ненавидел его, когда мы жили на том берегу реки. А теперь готов отдать жизнь, чтобы прийти к нему на помощь.
Он рассмеялся сухим, жестким смехом, напоминающим кашель. И я понял, что впервые слышу его смех.
Мы отправились пройтись по окрестностям, надеясь найти спуск с этого плоскогорья. Но напрасно — со всех сторон была пропасть, дно которой было почти невозможно рассмотреть во мраке.
Зато в центре плоскогорья располагалось небольшое озерцо. Мы попили воды, и я принял лекарство. Лаэрций обнаружил на берегу множество крупных, сладких ягод. Кроме того, в озере водилась рыба. Так что голод и жажда нам не грозили.
— Что будем делать? — спросил Лаэрций, когда мы поели.
— Нам нужно идти к восьмым вратам, — сказал я. — Но мы не сумеем уйти отсюда, пока не заживет мое крыло. Как это ни обидно, нам остается только ждать.
Светило было скрыто сероватой пеленой тумана, струящегося с вершин гор лохматыми потоками и висящего на вершинах огромными шапками. После еды нам захотелось спать, что мы и сделали, полагая, что во сне быстрее проходит время и лучше заживают раны.
Однако, долго поспать нам не удалось. Я проснулся первым. В тумане, который теперь спустился вниз и окутал плоскогорье, угадывалось движение, и я мог поклясться, что сквозь сон слышал завывающие звуки.
Я сел и осмотрелся. В этот миг мне показалось, что я уже умер, и что пребываю в холодной, промозглой, пронизанной серым туманом стране мертвых. В одном из тех мифов, которые когда-то столь ревностно изучал. И еще ощущение безнадежности и тоски закралось в мое сердце. Я вдруг понял, что мы никогда не выберемся с этого небольшого пятачка земли, что крыло может и не зажить, рыба в озере кончится, и мы просто умрем здесь, не в силах выбраться из своей тюрьмы.
В тот же миг длинное серое щупальце быстро протянулось к моей груди, и если бы я не отпрянул в сторону, пронизало бы меня насквозь.
— Лаэрций! — крикнул я, что было сил.
Хотя туман поглотил мой голос, седой демон услышал. Он вскочил, уже готовый к бою.
— Где? — крикнул он.
— У них щупальца. Отрубай, если увидишь, — сказал я, подбегая к нему ближе.
Но никаких враждебных проявлений больше не было. Более того — туман начал редеть и отступать.
— Что это все значит? — спросил Лаэрций.
— Они скрываются в тумане. Это все, что я могу сказать, — ответил я.
Мы тщательно осмотрели то место, из которого, как мне показалось, ко мне вытянулось длинное серое щупальце. Но ни одного подозрительного следа на влажной земле не нашли.
Лаэрций пожал плечами и отправился ловить рыбу, а я набрал сухого хвороста, чтобы развести костер.
Быстро темнело. Я не строил иллюзий насчет предстоящей ночи. Вместе с сумерками к нам, казалось, подкрадывается предчувствие поражения.
Лаэрций вернулся, неся три большие рыбины.
— Что-то не так в этих горах, — сказал он. — Ко мне в голову все время лезут мрачные мысли.
— Здесь кто-то есть, и они пытаются внушить нам безнадежность, — сказал я. — Отнять у нас волю сражаться. Если мы смиримся с приближением смерти, нас будет легко убить.
— Тогда это признак слабости наших врагов, — сказал Лаэрций. — Будь они сильными существами, им бы не потребовались эти трюки.
Эта мысль подбодрила меня. И мы стали готовить рыбу, обмениваясь предположениями о том, кто противостоит нам по ту сторону сумерек и тумана.
— Ясно, что это бесплотные существа, — сказал я. — Иначе они оставили бы следы.
— Я думаю, им нужна наша безнадежность, — ответил Лаэрций. — Они питаются нашим чувством обреченности. И приходят к нам за пищей. Мы едим рыбу и ягоды, а они — наши чувства.
"Лаэрций, оказывается, еще и мыслитель", — подумал я.
— Если ты прав, Лаэрций, то единственным нашим оружием остается спокойствие и уверенность в наших силах.
— Это всегда главное оружие, — улыбнулся седой демон. — Вспомни слова Крита. Пока ты не совершил последнего шага, ты не попался. А последнее, что чувствует демон перед смертью — это смесь безнадежности и отчаяния.
— Будем дежурить по очереди, — сказал я. — Я готов быть первым.
— Вот и отлично.
