— Значит, было так, — принялся рассказывать атаман. — Человечек объявился на рынке и стал расспрашивать о тебе. По имени не знал, но уж как сильно хотел выяснить, что за красавец нынче рядом с его светлостью на лошадке в город въехал! И еще очень желал дознаться, как бы этого красавца убрать. Денег обещал. По дурости завел он разговор со Шнуром. Смекаешь?
— А, ну конечно, смекаю! Рыбак рыбака видит издалека. Твой гость, наверное, кем-то из господ подослан. Ну, из тех, которых мы в Леверкое обидели. Сам деревенщина, когда такую же деревенщину увидел, сразу доверием проникся.
— Не надо Шнура дразнить, — укоризненно заметил Обух, — слушай дальше. Шнур, хотя ты его не уважаешь, сработал правильно. Много на себя брать не стал, но пообещал свести с нужными парнями, которые тебя, дескать, прибрать смогут. Привел к Коню.
— А, разумно, — согласился Хромой. — Конь именно так выглядит, какими деревенскому увальню городские убийцы рисуются. Не то, что Шнур, который выглядит, как деревенщина. Значит, привел в Хибары?
— Точно. Конь, как услышал, что речь о тебе…
— Дал гостю в глаз, — закончил Хромой.
— Само собой, — Обух не удивился проницательности менялы. — Парень — удавочку на шею, но, однако же недодавил.
Хромой кивнул. Шнур, оказывается, не только имя, но и профессия. Бывает, бывает. Все равно, что палач по прозвищу Топор.
— Недодавил, — повторил атаман. — Шнур, тебе нужно руку тренировать.
— Я тренирую, — серьезно кивнул парень, — но в этот раз мне Конь запретил. Сказал, Хромому сперва покажем теплым.
— Вот и вся история, — заключил Обух. — Что делать будем?
Хромой задумчиво потер подбородок. Ничего в голову не приходило. Он устал, около месяца не был дома, впереди ждало множество дел… Этот незадачливый убийца казался такой мелочью! Ведь понятно, что если какому-то господину взбрело в голову, будто он нашел ответ на все вопросы, за этим покусителем последуют другие. Убить кого-то, кого считаешь виноватым в собственных бедах — такой ответ на все вопросы приходит в голову сам собой. Это в духе времени.
— Не знаю, Обух, — честно признался Хромой. — Охрана мне теперь не помешает, наверное.
— Это верно. Я своим велю приглядывать.
— Благодарю. Денег-то у этого молодца при себе было много?
— Совсем мало, — покачал головой ночной барон, — можно сказать, дурак какой-то. С такой-то мошной серьезных людей вздумал побеспокоить. Что эти сеньорчики о нас думают? Прямо даже обидно как-то!
— Ну, может, следующему больше серебра господин отсыплет. Обух, а ты можешь получить неплохую прибыль! Нужно только выслеживать вовремя этих парней. Где Шнур его подцепил? Небось, на овощном рынке? В картофельном ряду?
— Не твое дело, — рассеянно бросил атаман. — Так что с этим дурнем делать-то? Он тебе нужен?
— Мне? — Хромой изумился. — А зачем?
— Почем мне знать? Вдруг графу своему покажешь, цену себе набьешь. Ты ж теперь к нему в милость должен попасть. Должность получить? Ты не забыл, о чем был разговор?
Потом атаман покосился на Шнура и коротко бросил: «Вали!» Парень послушно удалился. Хромой проводил его взглядом, затем ответил:
— В милость попал, а насчет должности… Если я в холуи подамся, ты ж первый в мою сторону плевать станешь?
— Ну, почему… — Обух притворно удивился, — ты ж не в братстве, тебе не зазорно.
— Да ладно! Графских слуг никто не любит. Я тоже не люблю. В любом случае, пока я при малыше, и за делами пригляжу. За нашими делами. Ты ведь прикроешь меня здесь, если на овощном рынке объявятся новые безжалостные убийцы?
* * *
Обух не стал смеяться. Напротив, он тяжело вздохнул — настолько тяжело, что Хромой счел это плохим признаком.
— Видишь ли, Хромой, — после паузы заговорил ночной барон, — на овощном рынке — все, что хочешь. Я прикрою, я велю своим не спускать глаз. И они, если нужно, рискнут жизнью… Не смейся! Однако ты напрасно шутишь, потому что настоящие убийцы — не на овощном рынке, а в золотых палатах.
— На нашем нищем побережье нет золотых палат, — машинально сострил Хромой, — однако ты прав, конечно, Обух. Я слишком доверчив, я привык, что меня все любят.
— Я даже удивляюсь, с чего у тебя такие хорошие отношения со всеми. А, Хромой? Открой свой секрет?
— Секрет прост. Меня любят все, потому, что я позволяю жить только тем, кто меня любит. Разве ты не знал?
— А ты умней, чем я думал, — буркнул Обух. — Значит, ты не возражаешь, если человек в мешке отправится по назначению? Я собираюсь поучить его плавать.
— В мешке?
— Именно. Это не трогает твою чувствительную душу? Ты же так стремишься всех пожалеть и обогреть!
— Если хочешь, можешь учить его плаванию по частям. В трех и четырех мешках. Я думаю, что мне не следует предъявлять твоего гостя малышу Эрствину уже хотя бы потому, что он слишком много видел здесь и на овощном рынке. У меня и так скверная репутация, а если станет известно, что я якшаюсь с бандитами, то есть я хотел сказать — с правильными парнями… Кстати, я вспомнил! За моим домом и лавкой станет приглядывать стража. Так ты предупреди своих, чтоб не волновались. Уж людей-то из стражи они знают.
— Как ты умудряешься так обделывать свои дела таким образом, чтобы тебе помогало и братство, и стража?
— Доброе сердце, Обух. Всему причиной мое доброе сердце. Да, еще вот что! Скоро в нашей страже появится начальник. Я, разумеется, намекну ему, чтобы глядел лучше за портом и Западной стороной, а не за…
— Э, я этого не слышал, — поспешно перебил ночной барон.
Обух в самом деле забеспокоился, для него были запретны любые сношения со стражей, выходящие за узкие рамки. Внутри рамок умещались стычки по ночам да выкуп арестованных членов братства, не больше.
— Конечно, не слышал. Я тебе этого не говорил. Еще я не говорил, что начальником станет Лысый, с которым у меня тоже большая дружба. И, как его друг, я не могу тебя не попросить: на время уйми своих шнуров. Новая метла должна мести чисто. Послушай, придержи людей пару месяцев, дай Лысому хорошо проявить себя.
Обух задумался.
— Впрочем, поступай, как знаешь, раз уж я тебе ничего не говорил, — добавил меняла. Он уже видел, что атаман размышляет. Разбойник неглуп, он примет правильное решение.
Из Хибар Хромой отправился домой. Уже окончательно стемнело, улицы опустели. Владычица ночь вступила в свои права.
— Как хорошо выглядит наш прекрасный городок, — пробурчал себе под нос Хромой, — когда добрые люди сидят по домам и не мозолят глаза. Еще бы сделать что-то с запахами…
Но с запахами ничего поделать было нельзя, бедная окраина пахла, как подобает пахнуть бедной окраине. Каждый переулок, каждый бедный двор вонял по-своему, всякое местечко обладало собственным оттенком смрада. Здешние обитатели могли бы находить дорогу по запаху, доведись им проделать путь с закрытыми глазами. Переулок Заплаток тоже обладал своим характерным зловонием. Хромой подумал, что, хоть и привык к здешнему воздуху, но месяц жизни в Леверкое напомнил, что можно жить совсем иначе, чем здесь. Дышать другим воздухом, видеть другие горизонты. И это не будет казаться странным.
