И только Пася, отплакав своё, вернулась к прежнему призванию. Тихонько-тихонько, чтобы никто не заметил, она раздвигает кедровые ветви и выглядывает наружу.
Беззвёздное молчание, низкие тучи, в горах они и не бывают высоко, а над самыми вершинами кедров витает огромный светящийся петух со змеиным хвостом. Он окидывает огненным взором окрестности и порой склёвывает что-то невидимое Пасе.
— Тётя Мурава, чо скажу… Ты ложись и спи спокойно. Сеночь у нас такой защитник, лучше не бывает.
Глава 25
Никуда они на следующий день не отправились. Не по ногам была дорога. Хотя Арчен и Кудря пришли в себя и начали говорить, но были ещё очень слабы.
Любители словоблудия треплющиеся на тему о том, что, мол, чудится людям лежащим без памяти, а потом возвращённым к жизни, повествуют о великих чудесах ждущих человека на том свете. Но в данном случае, ни Арчен, ни Кудря не видели ничего. Просто заснули и также просто очнулись. Этот обыденный факт служит высокоучёным мракобесам скрывающимся в долине, верным доказательством, что у чародеев нет души. Подобные измышлизмы любил вечерами во всеуслышание повторять непреклонный кузнец Ирган.
А пока бездушные Арчен с Кудрей лежали в самом утлом из возможных шалашей, послушно кушали тёртую морковку, которую наколдовывала им Мурава, и слушали рассказы Паси о том, как они связанные одной верёвкой, не просыпаясь, убегали от жёлтого дождя. Несмотря на множество подробностей, самим беглецам вспомнить ничего не удавалось. Вечный сон, хотя и выпустил свои жертвы, но память о себе возвращать не собирался.
Ещё через денёк путешественники тронулись в путь и следующую ночь провели на обжитом месте, где скрывались в первый день, после того, как селение было взято штурмом. Вечером Кудря долго вслушивался в только ему внятный простор, потом растерянно произнёс:
— Не понимаю. Ничего не слышно, словно они там все поумирали.
— Вполне возможно, — сказал Арчен. — Солдаты перебили чародеев, а сами ушли. Что им делать среди развалин?
— Может оно и так, Но ведь прежде я слышал тех, кто жил внизу, в усадьбе. Плохо слышал, но всё-таки знал, что там есть люди. А сейчас, словно ветер свистит… Бу-бу-бу… ничего не разобрать. Может кто и дышит, но никто не разговаривает.
— Не беда, — успокоил Арчен, — как обустроимся, сначала заглянем в селение, посмотрим, как Никол себя чувствует, а потом займёмся гарнизоном.
— Как-то ты особенно помянул Никола, — заметил Кудря.
— Не без того. Ты же знаешь причину.
— Знаю. Только я думаю, что надо бы Николу его дела… не забыть и не простить, такие поступки не прощаются и не забываются, а просто отпустить. Плюнуть на него — и всё.
— Так я и не собираюсь ему мстить за прошлое. Просто в глаза его поглядеть охота.
Через день Арчен и Кудря отправились на разведку.
Шли через селение, поражаясь разрухе. Дома, прежде неподвластные времени, лишившись хозяев, на глазах начали стремительно разрушаться. Среди развалин одиноко поднималась лачуга, выстроенная Муравой. Время не тронуло её, возможно потому, что это была самая новая постройка в селении, а может быть, просто домишко чувствовал, что хозяева живы и скоро вернутся.
Дом Порша сильно поветшал, а лавка стояла, словно события последних недель её не касались. Внутри явно кто-то был, но сидел он, затаившись, как никогда не будут караулить солдаты в засаде. Значит, прямой угрозы нет.
В лавку Арчен и Кудря вошли без стука, как добрые покупатели.
— Эй, Никол, где ты там?
Качнулась занавесочка, в торговом зале объявился непрерывно кланяющийся Хотич.
— Что угодно милостивым господам?
Трудно было поверить бессвязным рассказам Хотича. Получалось, что в долине бушует моровое поветрие, мрут все подряд, и потому солдат нет не только в селении, но и внизу, в имении и ближайших деревнях. Хотич заказал в лавке лекарство от чумы, но пить его испугался, а Никол выпил и, в ту же минуту, помер.
Арчен и Кудря только головами трясли, пытаясь различить, что в рассказах Хотича правда, а что почудилось ошалевшему парню. Наконец, Арчен принял решение.
— Вот что, — сказал он. — Завтра сюда за покупками наши хозяйки придут. Расскажешь им всё заново. Они решение примут и купят у тебя всё, что для жизни в ближайшее время потребуется.
Хотич едва не обомлел, когда на следующий день в лавку ввалилось семейство Муравы, все шестеро, если считать Кудрю с Пасей. Хотич-то полагал, что он единственный из колдунов остался в живых. Сначала его долго расспрашивали, особенно о чуме и гибели Никола. Потом начали говорить сами.
— Во сколько, говоришь, обошлось лекарство от чумы? — это спросила Пася.
— Касса потребовала девять серебряных шлёндеров. Только что оно там лечило, я не знаю, а убить оно Николу убило в лучшем виде.
— Матушка Мурава, наберётся у нас девять серебряных шлёндеров? Посмотреть надо, что за настой чудесный.
Мурава долго считала деньги, наконец, девять серебрушек набралось, правда, пришлось пожертвовать многим из того, что собирались купить. В результате явился хрустальный стакан полный голубой, чуть искрящейся жидкости. Каждый по очереди понюхал лекарство, потом было решено, что пробовать настой должна Пася. Так или иначе, ей быть лекаркой, и первый глоток снадобья должен достаться ей.
Пася отхлебнула малость, потом разом осушила стакан.
— Вкуснотища! И всё понятно, что тут случилось. Эта водица лечит всякую болезнь, а у Никола была не болезнь, а отравление. В результате сошлись два снадобья с разным действием, а из такого ничего хорошего не получается. Так бы Никол ещё похворал сколько — то времени, но от лекарства яд вскипел — и готово.
— Ладно, плевать на Никола. Но чума внизу откуда взялась?
— От верблюда!
Изредка случается, что в решительный момент становления волшебных свойств, колдун или колдунья начинает нести невразумительный бред. Бесполезно бывает разубедить впавшего в подобное безумие, он приведёт прорву доказательств в пользу своих странных мнений, и останется при своём. Но странные слова, которые он произносил, вскоре забудутся или потеряют загадочный смысл. Что делать, не всем колдуньям, когда они начинают взрослеть, лепить золотые монеты, иные рассказывают о верблюдах и риноцеросах, и в том нет ничего плохого.
— От какого верблюда? — не выдержал Арчен.
— От двугорбого. У каждой болезни должен быть переносчик. Жёлтая чума — очень тяжёлая болезнь, её перенести абы кто не сможет, нужен верблюд.
Мурава наклонилась к Пасе и тихонько спросила:
— Пасенька, ты не слишком размахнулась с переносчиками?
— Может и слишком. А что делать? Я же вижу, Арчен собирается завтра идти вниз и хочет взять с собой Кудрю. А мне, что же, опять без разрешения сбегать? Годы мои не те, чтобы бегать, задравши хвост. Мне на днях восемь исполнилось, и если я на горе буду сидеть, мне настоящей лекаркой никогда не стать. Только и остаётся верблюдов придумывать. Они такие большие, косматые…
— Хорошо, Пасенька. Я замолвлю за тебя словечко.
В это время к прилавку выдвинулась Лура. Конечно, с утра, когда всё семейство проверяло осиротевший источник воды, Мурава устроила всем банный день и постирушку, но платье, некогда нарядное, изрядно поистрепалось и стало маловато, а знаменитый пёрл-шифон ушёл на перевязки подсечённой ноги.
— Вы, наверное, забыли, но мы собирались сегодня делать покупки. Мне давно обещано новое платье. И маме — тоже. Она никогда не снимает передник, потому что под ним сплошные заплаты. А Крин? На собственной свадьбе она была в рабском сарафанчике. Ох, какое платье я бы тебе купила! А будь у меня много денежек, я бы сочинила Пасе платье дымчатого шёлка, и вместо беговок баретки настоящей кожи. Видите, как много можно купить, были бы деньги. Но пока всё до последней медяшки надо тратить на лекарство от жёлтой чумы. На всё! Сдачи не надо! — Лура шагнула вперёд и грохнула на прилавок золотой шлёндер, второй в её жизни.
