Они скатились в какой-то овраг, все трое тяжело и громко дышали среди наступившего затишья. Септим с досадой зажимал рану на шее, откуда ему под нагрудник текла пугающе обильная струя синего цвета.
— Тут картинка имеется, — сказала девочка.
Септим и Максим Сергеевич ошалело посмотрели в направлении, куда она показывала пальцем.
Там стояла дощатая табличка с черепом и костями, рядом с ней другая, с надписью «Осторожно, мины!». Как бы подтверждая справедливость предупреждения, бахнул взрыв, свистнули осколки, раздался крик боли. Паукообразная тень, сверкнув на лежавших в овраге почти стеклянными глазами, перемахнула через человека, дракона и девочку-дракона, и девочка успела пошипеть еще и на эту тень.
До них донеслись очереди, которых становилось все меньше с каждым выстрелом, отличавшимся звуком от очередей. Затем очередей не стало совсем.
Максим Сергеевич по-прежнему не мог перевести дыхание, но почему-то ему хотелось заткнуть рот обеими руками и перестать дышать, он переборол это желание и стал стягивать рюкзак, ища что-нибудь, чем сделать перевязку себе и Септиму, а может, и девочке тоже.
— Ты как? — спросил он ее, она смотрела на него непонимающими глазами.
Он молча позлился на себя и снова задал вопрос, на этот раз переиначив его на драконий манер:
— Ты как себя чувствуешь? Драконы в тебя не попали?
Она помотала головой, при этом завороженно и с тревогой посматривала то на ногу Максима Сергеевича, то на шею Септима.
— Они в вас попали, — констатировала девочка. — Вы теперь уснете и не проснетесь?
— Уснут, уснут, — подтвердил голос сверху. — И не проснутся. Если не объяснят, что они тут делают. И почему я не должен их сейчас же отправить баиньки.
На краю оврага стоял человек, чем-то напоминавший паука. Он облизывал губы, жирные, как после шашлыка или блинов, его мутные глаза смотрели на Максима Сергеевича, при этом будто видели его насквозь, со всеми его подвигами, взрывами, выстрелами, стилетами, ненавистью. Не дождавшись ответа, паук поднял оружие, но девочка кинулась на шею Максиму Сергеевичу, словно могла заслонить его этим от пули и, повернув голову кверху, уверенно сказала:
— Ему нельзя засыпать. Это мой папа есть.
— Ты уверена? — не смог не засомневаться паук, девочка кивнула и еще крепче сжала объятия, а Максим Сергеевич оказался удивлен не меньше нового знакомого. — И как же зовут папу, интересно мне знать?
— Макс, — бросила она.
— А это чучело? — спросил незнакомец.
Орудуя винтовкой в руках, как указкой, ткнул в сторону Септима. Прежде чем девочка ответила, утешил раненого дракона:
— Да не дергайся ты, было бы что серьезное, ты бы уже так не сидел, да и я бы заметил, что тебе скоро кранты, а пока я этого что-то не наблюдаю.
— Это дядя Септим есть, — сказала девочка.
— Все равно что-то неважно твой дядя выглядит, — прокомментировал незнакомец.
— Да пошел ты, — ответил ему Септим.
— Шестиногий… то есть, пятиногий пес Макс и ассистент с дурными манерами, — к чему-то вздохнул паук. — А я, если что, людоед.
— А я, кто я есть, пока не помню! — призналась девочка.
— И даже папа твой не помнит? — не поверил людоед.
Девочка удивилась:
— Откуда же он помнить может, если он совсем недавно моим папой стал?
— Буквально сейчас, — уточнил Максим Сергеевич.
В мутных глазах людоеда появилось любопытство, и это невероятно преобразило его несимпатичное лицо. Сразу стало понятно, что он — друг, и они для него тоже друзья теперь — непутевые, вечно влипающие в неприятности, и, вот, влипшие в очередную.
— Ладно, разберемся, — сварливо заключил людоед, без опаски отбросил свою винтовку и стал аккуратно спускаться на дно оврага, чтобы помочь раненым. — Как-нибудь уж назовем тебя, да, Настя?
— Ага, — сказала она.
…Нельзя было сказать, что благодаря Насте Максим Сергеевич совсем забыл о родной дочери, но заботы о драконьем ребенке, как он думал, отодвинули от него то отчаяние, которое было с ним очень долго, да и мысль о том, чтобы пустить себе пулю в голову, перестала посещать его с прежней частотой.
Но вот идея прикончить напоследок кого-нибудь из сине-белых была с ним всегда, и, узнав, что в город попал наконец ребенок-дракон из таких, Максим Сергеевич собрался в поход, как в последний раз. Скорее всего, его положили бы еще на границе Зеркала с человеческой стороны, после очереди в маленького дракона, если бы Когната не была так похожа на мать, если бы не синяя звезда в ее волосах.
Весь путь в Зеркале Максим Сергеевич размышлял, что у чудовища, а если брать шире, то у нескольких монстров (отца, матери, деда) не могло появиться такого забавного ребенка, недостойны они были ее, а она ничем не заслужила того, чтобы расхлебывать за ними все, что они натворили в войну. Однако вот: у них была Когната, а у Когнаты были они, и девочке еще предстояло жить с грузом вины за родителей и родственников.
Он надеялся, что дочка его все же не очень плохая, а все слухи о ней — лишь пропаганда, призванная очернить одну династию и обелить другие. Хорошо, что он так никогда и не увидел Секунду, что они не столкнулись лицом к лицу, ведь эта встреча сломала бы его окончательно и бесповоротно.
Женщина в заточении
Когда Константин рассказал Волитаре про засаду, где был опекун и рыцари в сине-зеленых доспехах, она поверила сразу. Но остальные не поверили, выслали на указанное Константином место контрольную группу, а те ничего не нашли. Впрочем, факт оставался фактом: опекун и множество рыцарей пропали, так что Когнате назначили нового опекуна взамен убитого, и был он из другой семьи, нежели прежний.
Константину никто толком не объяснил, зачем все это было, к чему эта засада, похожая на встречу, почему их не убили сразу, откуда-нибудь издалека, почему одни рыцари надели именные доспехи, а другие действовали анонимно.
— Ты в чужую голову не заглянешь, — предположила Волитара. — Те, что без опознавательных знаков, просто хотели убить, но ничего у них не получилось. А те драконы, что с опекуном находились, похитить собирались, правда, мне, зачем это делать было, непонятно. А ничего, если бы не получилось, они убить планировали. Я, что это так было, думаю. Много кто, если он до Фумуса и Секунды дотянуться не может, расправиться с Когнатой мечтает, чтобы боль ее родителям причинена была. Я, что опекун один из таких был, считаю.
Вообще, возвращение Когнаты домой наделало столько суеты, что в мегаполисе про Константина забыли чуть ли не на две недели. Поселили в гостинице, куда изредка звонила Волитара, выдали командировочные, с которыми Константин не знал, что и делать. Он успел отправить родителям четыре письма, чтобы не беспокоились (не получил в ответ ни одного). Выходил на близкие прогулки в парк. Хорошо, что одеждой тоже обеспечили, а то он странно смотрелся бы в плаще, сапогах и застиранном походном среди светофоров, небоскребов, неоновых вывесок. Пистолет не отобрали, что интересно, даже подкинули запасных обойм. К стилетам выдали дополнительные батарейки — такие же, как у людей, похожие на карандаши, но оформленные покрасочнее. Все это добро Константин усердно таскал под пиджаком.
— А то примечательное кафе, оно ведь недалеко находится, — подсказала Волитара во время очередного недолгого звонка. — Оно в паре кварталов от гостиницы стоит. Ты бы туда сходил, ты, что там и как, проверил бы. Я, если правильно понимаю, хозяин его совсем твоему приходу не воспротивится.
Константин, ради разнообразия, повадился в кафе. Хозяин пытался накормить гостя бесплатно, однако же Константин каждый раз оказывался упрямее.
Местные жители что-то знали, потому как с каждым новым посещением Константина посетителей становилось чуть больше, чем прежде, они с любопытством смотрели на гостя с человеческой стороны Земли, в их глазах читалось недоверие, что он сумел побороть жену Фумуса голыми руками.
