Ознакомительная версия.
– А разве Лешека могут пропустить в рай? – удивился Лытка.
– Конечно. Господь ведь любил его, как родного сына, разве же он не простит ему мелких детских грешков? И вся обитель молиться за его спасение, и Иисус слышит наши молитвы.
– А откуда ты знаешь, что Господь любил его, как сына?
– Конечно, любил. Господь всех нас любит, как своих детей. И тебя, и меня.
– Разве? А я думал… А почему он тогда не спас Лешека, почему позволил ему умереть? Ведь бог же всемогущ, разве нет?
– А ты думаешь, Лешеку здесь было бы лучше, чем в райском саду? Господь пожалел его и взял к себе на небо, чтобы свои песни он пел там, в раю, услаждая ими души праведников. Разве плохо?
– Нет, – Лытка насупил брови, – но что же он будет там делать среди этих святых старцев?
– Каких старцев? – теперь удивился Паисий.
– Ну, схимников. Ведь только схимники могут попасть в рай.
– Да нет, мальчик мой, ты ошибаешься. Конечно, врата узки, но и Господь милосерден. Каждому в жизни он предоставляет возможность раскаяться в грехах. И если ты раскаялся искренне, то он тебя простит, как простил бы родного сына. Бог любит нас, а мы, неблагодарные, грешим, и сами стремимся к геенне огненной. И чем страшней наши грехи, тем труднее Господу вырвать нас из рук нечистого.
– Но ведь не грешить невозможно!
– Конечно, человек слаб. Тело вводит его в грехи. Но с собой надо бороться, надо взращивать в себе божественное, отказываясь от скотского. Никто и не говорит, что это легко. Но праведный путь приведет тебя к вратам рая, и душа, избавленная от тела, возликует. Тот же, кто в жизни только и делает, что услаждает плоть, не сможет от нее освободиться и не спасется, скатившись в геенну огненную.
– Но мы ведь служим богу, чтобы спастись от него, разве нет?
– Нет, мой мальчик, кто тебе это сказал? Мы служим Богу, потому что любим его, потому что в молитве обретаем его поддержку, и Он дает нам силы бороться с собой и не грешить.
В следующую субботу, перед исповедью, Лытка долго размышлял о своих грехах, но так и не смог понять, в чем ему надо раскаяться, и сам отправился искать Паисия, чтобы спросить совета. Они проговорили до самой всенощной, и вскоре это стало традицией – прежде чем исповедаться духовнику, Лытка долго говорил с Паисием, тот стал его духовным наставником, раскрывая перед мальчиком тайны истинной веры.
Лытка стал совсем по-другому относиться к службам, и слова, которые раньше он пел, вызубрив наизусть и не вникая в суть, обрели для него божественный смысл, отчего голос звучал по-новому: красиво и одухотворенно.
Он изучил Евангелие, а Паисий помог ему в этом, разъясняя непонятные места, и история Христа потрясла Лытку. Если до этого он всего лишь мечтал о рае, чтобы встретиться там с родителями, сестрами и Лешеком, то теперь почувствовал любовь к Иисусу, и готов был преклонить перед его подвигом колени. Раньше он не понимал смысла распятия, да никто особенно и не стремился его в этот смысл посвятить, но когда разобрался, его сердце преисполнилось трепета и благодарности.
Теперь он истово искал в себе грехи, надеясь хоть в малости приблизиться к Иисусу, стать хоть немного его достойным. Паисий и его духовник безошибочно определили, с каким грехом Лытке нужно бороться в первую очередь: с гордыней – мальчишка был слишком независим, слишком своеволен и смел, смирение оставалось для него загадкой, непонятной абстракцией. Да и его привычка поднимать голову и смотреть на окружающих сверху вниз не соответствовала представлению о добропорядочном христианском поведении.
Но постепенно, шаг за шагом, они помогли Лытке разобраться и в этом вопросе, и он начал сам следить за собой, и иногда обличал наставников в том, что они прощают ему то, чему нет прощения. Зато милосердие давалось ему легко и без усилий, наверное поэтому особенной добродетелью Лытка его не считал. Ведь то, что не требует душевного труда, не стоит ставить себе в заслугу.
Особняком для него стоял вопрос с Дамианом. Лытку грызла ненависть и желание отомстить, а этого чувства Иисус бы не одобрил. Но его сомнения разрешил Паисий: по его словам, в Дамиане шла постоянная борьба между Богом и дьяволом, и дьявол, благодаря греховности Дамиана, постоянно одерживал верх. Надо было ненавидеть не Дамиана, а дьявола в нем, а сам Дамиан заслуживал жалости, помощи и поддержки в борьбе.
Лытка, конечно, подумал, что Дамиан в этой борьбе никакого участия не принимает, но принял слова Паисия к сведению, и, наверное, действительно Дамиана пожалел.
А еще через некоторое время понял, что Паисий, как многие другие иеромонахи, ведут с Дамианом непрерывную борьбу. И не только с Дамианом, но и с самим аввой.
Годы шли, и Дамиан из кастеляна и наставника дружников, вдруг стал Благочинным. Этого от аввы не ожидал никто. Иеромонахи роптали в открытую: Дамиан не имел даже сана священника, а должность Благочинного ориентировалась на духовные ценности. Паисий опасался, что ропот этот приведет лишь к тому, что авва рукоположит Дамиана в иеромонахи, но он ошибся, этого авва делать не стал. И тогда Лытка, которому исполнилось шестнадцать лет, объяснил Паисию и духовнику, что этого авва не сделает никогда, чтобы Дамиан не смог в обход монастыря получить сан игумена. Отцы подивились проницательности мальчика, и после этого частенько рассказывали ему то, о чем приютскому парню знать было не положено, и только для того, чтобы спросить совета.
Впрочем, в семнадцать лет Лытка принял послушание.
Дамиан же удивил всех: из него действительно получился хороший Благочинный. И хотя методы его ничем не отличались от тех, что он применял в приюте, даже иеромонахи не могли придраться к его службе – Дамиан был строг, но справедлив. Исповедь перестала быть для некоторых монахов и послушников номинальным действом, Дамиан заранее докладывал духовникам о наиболее тяжких грехах, совершенных их «детьми», а узнавал он об этом словно по волшебству. Поначалу все думали, что это Господь просвещает Дамиана и во сне посылает ему видения, но вскоре догадались, что божественное тут не причем: Дамиан пользовался таким простым способом, как наушничество. Но в этом иеромонахи не усмотрели греха.
Дамиан добился беспрекословного выполнения устава, разработал систему наказаний за нарушения, и сам авва не смел его обходить. Все случаи, в которых устав мог быть нарушен, оговаривались в отдельном документе, который иеромонахи приняли и утвердили с большим удовольствием: Дамиан хорошо знал, чем можно их подкупить, и не ошибся. Впрочем, его нововведения носили объективный характер, и, если и давали послабление священникам, то только обоснованные и действительно необходимые.
Ознакомительная версия.
