Косточка пожал плечами, встретив мой вопросительный взгляд. Египетское Марко! он попытался пошутить, но рот у него кривился так, будто за щекой лежала ватка с мышьяком. Марко страны Гваделупы!
Ты его знаешь? Я не отводила напряженного взгляда, мне было обидно. Несколько недель подряд я отмечала субботы в своем календарике зеленым фломастером, потому что Марко сказал: как-нибудь в субботу, ладно? по воскресеньям я подрабатываю.
И вот теперь, когда он наконец собрался, и даже — я успела заметить — заботливо прихватил бутылку Beaujolais Villages в хрустящей бумаге, Косточка все испортил, появившись в коридоре в мятых декадентских шелках. Натурально, простодушный Марко подумал, что я обзавелась дружком из преподавателей, чтобы через год обеспечить себе безупречные recommandation.
Какая гадость, merde! merde! Я забилась в свою комнату, села с ногами на широкий, выложенный потрескавшейся терракотовой плиткой, подоконник и стала думать, как дальше жить. Сигарет в доме не было, вина — тем более, про хороший кофе и говорить не приходилось.
Хочешь, я схожу на угол за вином и финиками? сказал Косточка, постучав в мою дверь немного погодя. Это был первый и последний раз, когда он в нее постучал, более того, он ее отворил, не дожидаясь моего ответа и встал в проеме — слишком высокий, нелепый в своей пижаме, с шелковыми пузырями на коленях. Для нормальной одежды у него была слишком узкое тело, ему бы пошли хитон, гиматий или хламида, а еще лучше — уютный красный пеплос, как у Афины Паллады. Я не ответила и он осторожно прикрыл дверь, за стеной прошлепали босые ноги, тонко звякнула проволочная сетка, потом стало совсем тихо.
Я так и не узнала, что хранилось в его коробках с винными надписями, Косточка исчез в начале апреля, пока я гостила у друзей в Вильфранш—Сюр-Мер, он съехал с квартиры, соскользнул в другую жизнь, точно в ложку, оставив мне электрическую решетку для хлеба, зеленоватые рюмки с толстым пузырчатым дном — вино в них выглядит, как вода — и все свои наброски, там были мальчики, немного меня и целая пачка безлюдных аллей в парке, темных и светлых.
Я так и не узнала, почему он не попрощался и не оставил записки, хозяйка качала головой и пожимала вязаными плечами, это была не ее проблема, вот если бы я надумала вывезти чемоданы, она тут же заглянула бы в свой гроссбух, нет ли там каких petites miseres, как говорил Косточка, его имя в клеенчатой книге было вписано в скобках после моего, а на почтовом ящике мелко приписано внизу, он ведь считался моим room mate, да он и был моим room mate, а кем же еще.
Его мальчики звонили еще недели две, потом пропали.
Поздней весной Петя Недоптиц прислал мне открытку из своего мелкого голландского городка, а потом у меня кончились деньги, ну, то есть совершенно, после занятий я шла теперь в кафе Морис разносить вино и вытирать изразцовые столики, вот когда отыгрался на мне никудышный мой французский, а в Косточкину спальню вселилась толстая, улыбчивая девочка-алжирка, пахнущая куркумой и еще чем-то горячим и горьким, я всегда плохо различала запахи, другое дело — слова, она училась на фэшн-дизайн, макала хлеб в оливковое масло и сшила мне кимоно из махровой ткани для полотенец, оно после стирки потеряло форму и никуда не годилось, но это уже другая история.
Фекла Дюссельдорф
Сказка про яблочный штрудель
Паулина печет яблочный штрудель. Настоящий венский штрудель, как учила ее бабушка — строгая бабушка Марта, в белом крахмальном переднике, с рыжеватыми волосами, собранными в пучок, и заколотыми острой, как кинжал, шпилькой. Бабушка Марта — с позвоночником, прямым как флейта, и голосом громким, как архангельская труба в судный день, с длинными сильными пальцами с коротко постриженными ногтями.
Бабушка Марта заглядывает в толстую поваренную книгу — с засаленными страницами, с выцветшим золотым тиснением на толстом переплете свиной кожи. Бабушка Марта читает вслух:
«Два стакана муки мелкого помола…» Маленькая Паулина — кукла-буратино, с длинными ручками и ножками, но с короткими кудряшками волос, на которых только чудом держится огромный розовый бант — сползает с табуретки, и открывает тяжелую дверцу шкафа, где стоит мешок с мукой, и спрятано большое деревянное сито. Бабушка Марта своими сильными руками будет мелко-мелко трясти сито над дубовым столом, и в августовском луче запляшет веселая белая пыль. Бабушка Марта позволит Паулине собрать муку в горку, и потребует теплой воды в высоком хрустальном стакане. Стакан — наследство бабушки Марты, что достался ей еще от пробабки Кристины. Паулина знает, что хрусталь надлежит мыть прохладной водой с каплей лимонного сока — тогда хрусталь скрипит под пальцами, как первый мартовский лед. После стакан надо непременно натереть мягким вафельным полотенцем, и поставить в стеклянный шкаф — подальше от края. Бабушка Марта лепит из теста шар, и долго оглаживает его масляными руками, после чего накрывает снежно-белой салфеткой, и строго-настрого запрещает Паулине топать и хлопать дверями.
Яблок на даче в этом году было много — раздавали соседям корзинами. И бабушке с первого этажа, которую зовут почти как Паулину — Полина, хотя Паулина — девочка, а Полина — самая настоящая бабушка. Бабушка Полина ходит в соломенной шляпке, почти такой же старой, как сама бабушка Полина — с выцветшими розами и пучком бледно-желтых перьев. Эти перья — это все, что осталось от желтой канарейки бабушки Полины, после того, как ее съел кот Максимилиан — кот тети Зины, соседки сверху. Тетя Зина — красивая, как кажется Полине — ходит в цветных платьях, на высоких звонких каблуках, и красит глаза восхитительным фиолетовым карандашом. На что бабушка Полина ахает, прижимает маленькие ручки к сердцу, и шепчет вслед: «ну клован, чистый, клован!» Тетя Зина служит машинисткой, и иногда к ней приходят поздние гости, которым нужно срочно чего-нибудь напечатать. Возможно, поэтому бабушка Марта иногда говорит презрительно, что на тете Зине негде ставить печать. А что делать, если такая работа. Но, несмотря на свое презрение, бабушка Марта отправляет дедушку Гришу, как парламентера, с корзиной яблок и на четвертый этаж.
Бабушка Марта заваривает желтый изюм кипятком из пузатого чайника. Паулина не любит желтый изюм — он совсем не интересный! То ли дело синий! Он гораздо красивее, и похож на маленьких жучков. Неделю назад Паулина подбросила дедушке Грише в тарелку всего одну изюмину, а дедушка Гриша бросил тарелку в окно, и чуть не ушиб дедушку Владилена, который с шахматами под мышкой как раз шел из парка мимо их окон. Бабушка достает с верхней полки стеклянную банку с миндальным орехом и льняной мешочек с белыми ванильными сухарями. Паулине вручают массивную ступку из белого фарфора, и она старательно мнет орехи тяжелым пестиком.
