Обожаю анализировать…
Здание ресторана выглядело примечательно. Трехэтажная постройка в стиле барокко была украшена живыми цветами в кадушках. Около входных массивных двухстворчатых дверей по обе стороны нас встречали портье. Когда они открывали эту тяжеленную дверь, то по их натужному выражению лица становилось ясно, что не зря они получали свои честно заработанные трелинги.
Коридор, в котором эхо гулко отражало звуки наших шагов, был украшен несколькими выразительными статуями, а именно, каменными полуголыми девами, держащими в руках кувшины разных форм. На мой вопрос о мастере, создавшем таких впечатляющих женщин, формы которых были и впрямь выдающимися, к сожалению, никто не ответил, ни провожающий, ни Серхио, который только злорадно посмеивался над нелепой ситуацией.
Разместили нас за маленьким круглым столиком, накрытым белоснежной скатертью и сервированным серебряными столовыми приборами, тарелками из тончайшего белого фарфора, хрустальными бокалами, а украшала все это богатство ваза с белыми ароматными розами.
Столик стоял у настежь открытого окна, откуда доносился уличный теплый ветер, который один разбавлял эту обстановку настоящей жизнью.
Сэр Кроуэлл придвинул мне стул по всем правилам этикета, сам сел напротив, сразу расправив салфетку на своих коленях. Какие изящные манеры, не то что у меня!
Зал был, действительно, роскошным и даже помпезным. И если бы вдруг, против всех законов природы, неожиданно возникли Ангелы Стихий (в которых я верила меньше, чем в науку) и стали летать по кругу под разрисованным изящной фреской сводом и играть на музыкальных инструментах, я бы не удивилась.
Белые колонны с золотым цветочным орнаментом, мраморный пол, идеально белые столы, белые же перчатки и форма у работников ресторана с золотыми пуговицами, посуда, до которой боязно не то что коснуться, но даже есть, – все это безусловно красиво, но не было во всем этом какого-то уюта, и чувство неловкости нарастало внутри моей профессорской души, привыкшей к наспех сделанным бутербродам с маслом и медом и к макАкадемической столовой, где было просто, вкусно и сытно, а главное, как дома.
То, что я сама выбивалась из ряда привычных этому месту посетителей, неоспоримый факт. Я в своем почти пляжном костюме, в больших черепашьих очках, с нечесаной гривой рыжих волос, скованных в небрежный пучок, выглядела маленьким неуместным очкастым тараканчиком, которому тут явно не рады. И во взглядах, бросаемых Светом Аристократии Гордона, и даже во взглядах тех, кто им служит, читалось явное желание придавить меня каблучками своих баснословно дорогих туфелек.
Был уже полдень, а люди, которые вкушали за соседними столами и утонченно подглядывали за нами, были одеты так, словно решили посетить премьеру Оперы.
Меня, конечно, мало волновало мнение напыщенных престарых «сэров» и недалеких молоденьких «леди», да и работников этого места.
«Никто и ничто не испортит мне мой аппетит и ресторанный опыт» – злорадно подумала я.
Мне было удобно и не жарко в своей одежде, я опрятна и чиста, мне не было стыдно или неловко за свой облик. Я могла дышать полной грудью и была в состоянии по-настоящему оценить и блюда, и обстановку,
– Что выберешь? – спросил меня мой аристократический спутник
Ни он, ни я даже ни притронулись к списку подаваемых блюд в знаменитом ресторане.
– На твое усмотрение, – ответила я.
Все равно я не разбиралась во всяких фрикасе и фуа-гра под каким-нибудь неизвестным соусом, о составе которого лучше не знать.
Сэр Кроуэлл – сейчас его просто Серхио назвать было невозможно – жестом подозвал официанта и заказал несколько блюд, названия которых мне не о чем не сообщали. После этого мужчина в тугой форме официанта, в белых перчатках и с блестящими капельками пота на лбу раскланялся и удалился.
Родовитый аристократ, сидящий передо мной, грациозно сложил руки на столе и принялся прожигать меня хмурым взглядом голубых глаз. Под этим взглядом я почувствовала волнение, от чего заерзала на стуле так, что мне пришлось поправлять круглые очки, съехавшие на нос.
Серхио уже не казался тем приятным и уже ставшим привычным потомком основателя дирижаблестроительного завода, он преобразился в настоящего напыщенного аристократа, которого я увидела впервые в академическом зверинце – самоуверенного и элитного, лощенного и наглого… Однако какая находчивая изменчивость.
– Что ты так на меня смотришь? – спросила я, не став дожидаться пока сэр Кроуэлл откроет рот, заодно заняла свои руки тем, что протерла очки и вернула их на свое законное место – на свою переносицу.
– Тебе здесь не нравится… – заключил он к своему неудовольствию.
– Позволь внести поправку в твое заключение! Мне пока здесь не нравится, – сказала я, экспрессивно выделив слово «пока».
– Почему? – спросил все еще напыщенный аристократ сэр Кроуэлл.
– Что ж, лгать не стану. Во-первых, здесь страшно коснуться даже вилки, – сказав это, я осмелилась и повертела в руках столовое серебро, а затем положила его на место, в душе не понимая, как таким произведением искусства можно есть. – Но больше всего в этой обстановке мне не нравишься ты.
Мое предложение было понято, конечно же, не так, как я ожидала, но я не успела прояснить, что конкретно хотела этим сказать.
