Кассандра Клэр - Сумеречные охотники. Город стекла

— Пленный вампир? — шепотом спросила девушка.

Себастьян удивленно посмотрел на нее:

— Ну да. Вампир по имени Саймон, которого Лайтвуды привели из Нью-Йорка. Я… я был уверен, что ты в курсе его злоключений. Разве Джейс ничего не рассказывал?

Саймон проснулся. Внутри все болело от голода, а в глаза били блики солнечного света, отраженного от блестящей металлической фляжки. Кто-то подбросил ее в камеру, пока Саймон спал. Вокруг горлышка была обмотана полоска бумаги; размотав ее, Саймон прочел написанное на ней послание:

«Саймон, это бычья кровь. Свежая, только-только с бойни. Надеюсь, сойдет. Джейс все рассказал. Ты молодец, настоящий герой. Держись, мы что-нибудь придумаем. ХОХОХОХОХОХОХ Изабель».

Глядя на рядок «Х» и «О», Саймон усмехнулся. Приятно знать, что пламенная страсть Изабель не угасла. Отвинтив крышку, вампир приложился к фляге. Он успел сделать несколько больших глотков и вдруг ощутил покалывание между лопаток.

За спиной стоял Рафаэль — заложив руки за спину, в отутюженной белой сорочке, черном пиджаке и с золотой цепью на шее.

Саймон чуть не подавился кровью:

— Те… тебе нельзя сюда.

Рафаэль беззлобно оскалился:

— Не бойся за меня, светолюб.

— Я и не боюсь, — соврал Саймон. В горле и желудке начало неприятно покалывать, стоило вспомнить, при каких обстоятельствах Саймон с Рафаэлем виделись последний раз. Тогда Саймон, весь в крови и синяках, выбрался из наспех выкопанной могилы, а Рафаэль швырнул ему пакеты животной крови. Новоиспеченный вампир вгрызался в них зубами, будто и сам был животным. Такое лучше не помнить. И мальчишку-вампира лучше тоже больше не встречать на пути. — Сейчас день, и солнце светит. Как ты терпишь?

— Меня здесь нет. — Голос Рафаэля звучал очень мягко, тягуче. — Ты видишь проекцию. Гляди. — Он коснулся рукой стены, и пальцы прошли сквозь каменную кладку. — Я не могу причинить тебе вреда, как и ты мне.

— Я тебе вреда не желаю. — Саймон отставил флягу на матрас. — Только скажи — зачем пришел?

— Ты очень внезапно покинул Нью-Йорк. Хотя прекрасно знаешь, что перед уходом обязан предупреждать главу местного братства.

— Главу братства? Тебя, что ли? Я думал, у нас кто-то другой за главного…

— Камилла до сих пор не вернулась, — сухо ответил Рафаэль. — Я за нее. Ты, видимо, поленился ознакомиться с уложениями братства?

— Я не хотел покидать Нью-Йорк, все получилось неожиданно. И не прими за обиду, но братом я тебя не считаю.

— Dios[5]. — Рафаэль опустил взгляд, пряча насмешку. — Упрямец какой.

— Как у тебя язык поворачивается говорить такое?

— Ну, вещи-то очевидные.

— Я про… — В горле встал комок. — То слово. Как у тебя получается произносить… «Бог»?

Рафаэль поднял взгляд — он и правда насмехался над Саймоном.

— Возраст. И практика. Вера… или ее потеря. Со временем, птенчик, ты поймешь, что разницы, в принципе, нет.

— Не называй меня птенчиком.

— Но так оно и есть. Ты дитя ночи, вот почему Валентин поймал тебя и лишил крови. Из-за твоей сути.

— Смотрю, ты много знаешь. Просветишь?

Глаза Рафаэля превратились в узкие щелочки.

— До меня дошел слух, что ты пил кровь Сумеречного охотника и обрел дар светолюба. Это правда?

У Саймона зашевелились волосы на затылке.

— Фигня. Если бы кровь Охотника давала такую силу, вампиры об этом давно знали бы, и мира между нами и нефилимами не установилось бы. Кровь Охотников объявили бы деликатесом. У тебя ложные сведения.

Рафаэль усмехнулся уголками губ:

— Звучит логично. Кстати, о деликатесах: ты ведь понимаешь, что в качестве светолюба сделался ценной добычей? Нет такого представителя нежити, который не хотел бы заполучить тебя.

— Ты тоже?

— Разумеется.

— И что сделаешь, когда получишь меня?

Рафаэль пожал худыми плечами:

— Я, наверное, единственный из своего рода, кто не считает благим даром твою способность пребывать на солнечном свету. Мы дети ночи, и зовемся так не без причины. Для меня ты — такой же выродок, как и вампиры для людей.

— Серьезно?

— Почему нет? — Рафаэль говорил совершенно без эмоций. — Ты опасен для вампиров. В темнице, светолюб, ты навсегда не останешься, выйти в мир в конце концов придется. И вот что я скажу: клянусь, не трону тебя и даже не стану искать, если спрячешься, забудешь всех, кто был дорог тебе в прежней жизни. По-моему, честная сделка.

Саймон покачал головой:

— Семью не брошу. И Клэри тоже.

Рафаэль раздраженно фыркнул:

— Они больше не часть твоей жизни. Ты теперь вампир.

— Не в душе.

— Ах эти сопли… Ты не заболеешь, не умрешь, навсегда останешься здоров и молод, забудешь о старости! Чем плох вампиризм?

Вечно молодой? Здорово, конечно, но только не в шестнадцать. Останешься неуклюжим, неразвитым. Ладно бы в двадцать пять, когда и лицо, и тело достигнут расцвета. И вообще, с такой юной мордашкой ни в один бар не пустят и алкоголь не продадут. Никогда. Совсем.

— Ну и, — продолжил Рафаэль, — солнце остается твоим другом.

Покупаться на речи Рафаэля Саймону больше не хотелось.

— Я слышал, что говорят о тебе в «Дюморе». Якобы ты по субботам надеваешь крестик и навещаешь родных. Они, поди, не знают о твоей сущности. Как смеешь ты предлагать мне забыть близких? Я не откажусь от них и не буду давать тебе ложных клятв.

Глаза Рафаэля недобро блеснули.

— Неважно, во что верит моя семья и что она знает. Важно, что я принял смерть. Ты же никак не смиришься, по-прежнему считаешь себя человеком. Потому и опасен. Цепляешься за мир живых.

Домой Клэри вернулась под вечер. Закрыла дверь и в полутьме коридора привалилась к ней спиной.

От усталости ноги гудели, тело будто налилось свинцом.

— Клэри? — Тишину нарушил требовательный голос хозяйки. — Ты?

Клэри не спешила отзываться. Закрыв глаза, она постояла какое-то время в убаюкивающей темноте, отдавшись на волю чувств. Хотелось обратно в Нью-Йорк. Так сильно, что во рту ощущался металлический привкус бруклинского воздуха. Клэри будто наяву увидела маму — как она сидит у окна, пишет картину, и сквозь стекло на холст льется пыльный бледно-желтоватый свет. От тоски засосало под ложечкой.

— Клэри. — Голос прозвучал гораздо ближе. Аматис стояла чуть не вплотную: седые волосы собраны в тугой узелок на затылке, руки уперты в бока. — Твой брат пришел. Ждет на кухне.

— Джейс тут? — Только бы гнев и удивление не отразились на лице! Не дело выказывать чувства перед сестрой Люка.