— Туве! — позвал он тихо. — Туве, отзовись. Где ты?..
Молчание в ответ. Он пожалел, что не взял с собой лампу или хотя бы свечу. В темноте он видел плохо, а возвращаться за светом очень не хотелось. Эмиль пробормотал под нос короткую формулу, повел в темноте рукой, и между его пальцами загорелся холодный белый свет. Он стекал с пальцев тягучими каплями, повисая в воздухе; постепенно белый магический огонь разгорался и вскоре осветил всю комнату.
Тогда стало видно, что посреди комнаты подобно ледяному изваянию застыла девушка — высокая, тонкая, с светлыми длинными косами. При мерцающем магическом свете в ней было нечто потустороннее. Эмиль пересекся с ней взглядом — ее глаза излучали только холод, ледяной смертельный холод. Лицо ее было бледно и неподвижно, в руке она сжимала кинжал, который и направила в сторону пришельца без малейшего колебания. Рука ее была тверда и не дрожала. Судя по положению ее пальцев и повороту кисти, с оружием девушка обращаться умела. Было совершенно непонятно, как она оказалась посреди комнаты, не произведя при этом никакого шума. Не стоит же она тут с ночи?
Эмиль скользнул по кинжалу, смотрящему прямо ему в живот, небрежным взглядом и снова поднял глаза на лицо девушки.
— Где же ты спрятала оружие? — спросил он. — Ведь никто ничего не заметил! Ты, оказывается, хитрая, Туве.
Девушка ничего не отвечала. Смотрела на него неподвижным взором и не опускала кинжал. Эмиль усмехнулся и сделал к ней несколько шагов; она быстро отступила назад на такое же расстояние.
— Не бойся, я безоружен и не сделаю тебе ничего плохого, — в доказательство своих слов он сначала отодвинул в сторону полы плаща, демонстрируя пояс, на котором не было даже кинжальных ножен, потом протянул к ней руки открытыми ладонями вверх. — Видишь? Ну, скажи же что-нибудь, ты ведь не немая, я помню. А ты помнишь меня? Помнишь, как мы с тобой танцевали?
Говоря, он шаг за шагом приближался к девушке, а она шаг за шагом отступала, пока не уперлась лопатками в стену. Тогда она повела взглядом вокруг, и на лице ее мелькнуло выражение тоски и отчаяния, но через мгновение оно вновь застыло бесстрастной маской. Эмиль остановился и осторожно прикоснулся ментальным взором к яркой белой точке, мерцающей за переносицей Туве. И сразу отпрянул, буквально опаленный белой вспышкой дикой ненависти. Ощущение было сродни тому, как если бы его хлестнули плетью по глазам. Он зажмурился от боли и непроизвольно откинул голову назад; девушка воспользовалась этим мгновением и бесшумно прыгнула на него, занося руку с кинжалом для удара. В последний момент Эмиль успел увернуться, лезвие почти безболезненно чиркнуло его по плечу. Девушка стремительно развернулась, но момент уже был упущен. К тому же, Эмиль тоже умел быть стремительным. Когда было нужно, его массивное тело двигалось с невероятной быстротой и ловкостью. Он перехватил и крепко стиснул ее запястья, вынуждая разжать пальцы и выпустить кинжал. Но она словно не чувствовала боли и, казалось, не вскрикнула бы, если бы он даже раздавил ей кости.
— Отдай мне кинжал, — шепнул он, приблизив свои губы к ее уху. — Пожалуйста, Туве. Не вынуждай меня отнимать его у тебя. Я не хочу делать тебе больно.
Стиснув побелевшие губы, девушка молча извивалась в его руках. Она боролась яростно, но шансов против него у нее не было никаких. Даже сил, которых придало ей отчаяние, было недостаточно. Не прошло и минуты, как Эмиль заставил-таки ее разжать пальцы, кинжал со звоном упал на каменный пол, после чего он обхватил девушку своими большими руками и стиснул, прижимая к своей груди.
— Трепыхаешься, как птичка, — проговорил он сквозь зубы. Короткая схватка ничуть не утомила его, даже дыхание не сбилось. Только боль в глазах еще не утихла, и он с трудом заставлял себя держать их открытыми. — Маленькая глупая птичка! Чего ты хочешь добиться, Туве? Ты не сможешь меня убить, как ни старайся. Да и что дала бы тебе моя смерть? Подумай над этим. И давай поговорим спокойно.
Он немного приподнял ее, оторвав ее ноги от пола, пронес так, прижимая к себе, через комнату, и усадил на подвернувшийся массивный стул. Она тут же вскочила и дикой кошкой бросилась на него; он снова бросил ее на стул и угрожающе склонился к ней, схватившись обеими руками за подлокотники и тем самым как бы заперев ее на стуле своим телом.
— Успокойся и выслушай меня! — велел Эмиль.
Девушка, однако, успокаиваться не собиралась, ее трясло от ненависти и нервного возбуждения. Вздохнув поглубже и заранее приготовившись к болезненной магической отдаче, Эмиль снова потянулся мысленно к ее разуму. Ему не хотелось проделывать такие штуки с ней — с кем угодно, только не с ней! — но нужно было, чтобы она выслушала его.
Через несколько секунд Туве сначала резко обмякла на стуле, как будто потеряв сознание, потом медленно выпрямилась, подняла подбородок и приняла свой обычный холодно-неприступный вид. Эмиль выпрямился и осторожно отступил на шаг назад. Страшно ныла голова, боль тяжко пульсировала где-то за лобовой костью. Ненависть Туве никуда не делась, но теперь девушка будет сидеть спокойно, по крайней мере, какое-то время.
— Вот так хорошо, — медленно проговорил Эмиль, глядя на нее сверху вниз. — Теперь поговорим. Для начала, если ты меня не вспомнила, не узнала или же просто не догадалась, знай, что перед тобой — Барден, император Касот. Это, конечно, не настоящее мое имя, а прозвище, принятое вместе с короной. Мое настоящее имя ты знаешь и, если захочешь, ты его вспомнишь.
Говорить стоя было неудобно, и он подтащил к собеседнице второй стул и сел. Голову сразу же немного отпустило.
— Ты умная девушка, — продолжил он, — и, конечно, знаешь, насколько незавидно твое положение. Королевство твоего отца пало, все твои близкие мертвы. Насколько мне известно, из всей твоей семьи ты одна осталась в живых. Идти тебе некуда — да я и не намерен тебя отпускать. На трон ты претендовать не можешь; с другими желающими, если таковые найдутся, я быстро разберусь. Моя репутация, полагаю, тебе известна, так что можешь быть уверена, что это не пустые похвальбы. То, что попало в мои руки, я уже не отпущу. Распространяется это, между прочим, и на тебя тоже.
Он внимательно следил за ее лицом и видел, что его речь не производит на нее никакого впечатления. Он ждал хоть какой-нибудь реакции, хотя бы едва заметного дрожания губ, но лицо ее хранило мраморную — или, если угодно, ледяную, — неподвижность. Статуя, настоящая статуя! При виде этих застывших черт Эмиль снова ощутил восхищение пополам с горечью. О боги, кого же он выбрал для себя!..
— Я просил твоей руки когда-то, — продолжал он, — но твой отец отказал мне. Он называл меня узурпатором, выскочкой и подлым колдунишкой и заявлял, что ни за что не отдаст свою дочь за такого человека, как я. В чем-то, возможно, он был прав, но все же с его стороны было не слишком разумно оскорблять меня прямо в лицо. Видишь ли, Туве, я очень злопамятен и никогда никому ничего не прощаю. Впрочем, хорошее я тоже помню. Я вообще все помню.
