Вероника Иванова - Вернуться и вернуть

— Сам не помнишь?

— Ну... — Ксаррон отстранился и посмотрел на меня своим обычным лукавым взглядом: — Я ещё буду запоминать такую ерунду!

— Он же... волнуется!

— Пусть волнуется. Волнения сердца в столь юном возрасте весьма и весьма полезны! А тебе, в отличие от прочих, сейчас необходим покой, и только покой.

— Для чего? — я шмыгнул носом в простыню. Ксо брезгливо сморщился:

— Ну и манеры... Не знаю, каковы твои ощущения, но могу сказать одно: вынужденный отказ от пищи в течение нескольких дней сил не прибавляет. Посему тебе необходимо начать с сытного завтрака!

— Сейчас утро?

— Какая разница? Ты же только что проснулся... Киан приготовил твои любимые шарики из рублёного мяса, и я уже снял пробу. Слегка переперчено, но в целом...

— Откуда ты знаешь?

— Что?

— Про шарики?

— Я всё про всех знаю, — вставая, пожал плечами кузен. — Вот что, принимая во внимание слабость и всё остальное... Жду тебя за столом через четверть часа, не позже. Если опять завалишься спать, так и знай: выпорю!

— Нет... ты не сможешь... только не...

— Хочешь испытать пределы моих возможностей? Нет? Тогда будь любезен встать и одеться! Уж извини, но костюм я подбирал на свой вкус, потому что каждая новая минута в чужой роли опасно приближает тебя к сумасшествию... Так что, забудь о Горькой Земле и её обитателях. Хотя бы на некоторое время!

Забудь... Когда Ксо, насвистывая какой-то грозный мотивчик, удалился, я выполз из постели и начал рассматривать одежду, висящую на спинке кресла.

Нечто безликое, как и следовало ожидать. Тёмно-зелёный каштан на песке — вот, что мне напомнил предложенный к носке костюм. Шерстяное сукно камзола и штанов — довольно плотное, с кожаными вставками, нижнее бельё и рубашка по виду — совсем тонкие, но на ощупь... Наверное, шёлк с шерстью. Доггеты... Нет, не буду в них по дому ходить — упарюсь быстрее, чем спущусь вниз. Пробегусь в носках...

Ох, как меня качает... Прямо-таки, штормовое предупреждение на твёрдой суше. В штанины попадаю... нет, не попадаю совсем. Стоя, имею в виду. Приходится вернуться на кровать и, кряхтя, как древний старик, разбираться с предметами гардероба сидя. Удаётся. Не сразу, но удаётся. Кое-как застегнув то, что застёгивается, и завязав то, что завязывается, выползаю из комнаты. В коридор, по которому бреду в поисках лестницы. А когда до ступенек, отделяющих меня от накрытого стола, остаётся всего несколько шагов, натыкаюсь взглядом на зеркало.

Стекло, с задней стороны залитое серебряной амальгамой, отражает меня во всём великолепии. М-да.

То, что кожа — бледная, не особенно удивляет: в конце концов, за лето я загореть не успел, не было такой возможности. Совершенно безжизненное лицо и заплаканные глаза человека, до смерти чем-то напуганного — тоже не новость: могло быть и хуже, скажем прямо. Но, фрэлл подери... КАК?! Ведь прошла всего одна неделя — волосы за такое короткое время отрасти не могут...

Не могут. Но видимо, для Ксаррона такая мелочь, как особенности моей природы, не указ, потому что из зеркала смотрит молодой человек со вполне нормальным состоянием головы. Ну, коротковаты вихры, конечно, но, в общем и целом... Пристойная причёска. Однако во всём этом благолепии есть один махонький изъян... Я больше не могу притворяться лэрром!

— Ксо, сволочь, ты что наделал? — возмущённо поскользнувшись, скатываюсь с лестницы прямо в объятия Киана, который, чтобы поймать меня, вынужден был совершить очень дальний (для человека, имею в виду) прыжок. Так мы и предстаём пред довольными очами кузена: оборотень лежит на полу, руками держась за мои бока, а я — донельзя расстроенный и обиженный — располагаюсь сверху, пытаясь одновременно освободиться от крепкой хватки Киана и не рухнуть рядом, потому что, как только поддерживающие меня пальцы, разожмутся, это непременно произойдёт.

Ксаррон изящно поднимает левую бровь и тоном великосветской блюстительницы приличий, произносит:

— Охотно допускаю, что для тебя в вопросах близости нет никаких ограничений, но... Почему ты решил начать именно с моего слуги?

— Я сейчас тебе покажу... с кого начну! — предпринимаю ещё одну напрасную попытку освободиться.

— Силёнок не хватит! Вот когда совсем поправишься — милости просим! Кстати, есть у меня на примере парочка очень симпатичных волчиц...

Завтрак... То есть, завтрак — для меня и что-то, больше похожее на обед — для Ксаррона... В общем, принятие пищи прошло в тёплой, можно даже сказать, горячей обстановке. Моё возмущение было легко парировано примерно следующим образом: «Ты же любишь бороться с трудностями? Вот и борись!» Никакие доводы на тему того, что я теперь и носа не смогу сунуть ни в дом Агрио, ни куда-либо ещё, к сведению не принимались: кузен лишь злорадно улыбался и с аппетитом поглощал приготовленные Кианом кушанья. Пришлось последовать его примеру, тем более что я ощутимо проголодался. А потом, когда пища немного улеглась в желудке, мне удалось отпроситься на прогулку. Правда, Ксо закатил глаза к потолку и объявил кому-то там, наверху, что за всю жизнь не встречал большей беспечности, чем в исполнении вашего покорного слуги: имелось в виду моё не слишком-то здоровое состояние. Я проявил настойчивость. Прибегнул к угрозам. Опустился до пошлого шантажа (пообещал опустошить винный погреб кузена). В общем, были испробованы все доступные методы убеждения, способные подействовать на разум. Ксаррон слушал с видимым интересом, но по лениво поглаживающим хрустальный бокал пальцам можно было понять: все мои уловки не имеют ровным счётом никакого веса в изумрудных глазах. Это не могло не разочаровывать, и я уже был готов захныкать, но кузен совершенно неожиданно сжалился над своим младшим родственником и царственно махнул рукой. В смысле, гуляй.

Но если вы думаете, что свежий воздух наполнил мои лёгкие почти сразу же после сего великодушного разрешения, то глубоко заблуждаетесь. Прогулке предшествовала длительная лекция о том, как мне полагается себя вести во избежание проблем с моим... питомцем. То бишь, я не должен: волноваться, злиться, переживать, сильно чему-то радоваться, напрягаться, вступать в споры и что-то там ещё. Короче: «Здравствуй, мама. Я — беременна». И хотя озвученное мной сравнение вызвало улыбку не только у Ксаррона, но и у меня самого, оно было, как ничто, близко к Истине. Вот только «рожать» мне — запрещено. Самыми строгими запретами.

Клятвенно заверив, что буду соблюдать предписанный режим, я выбрался на улицу, похожий... Наверное, на пугало в зимнем варианте, потому что меня заставили надеть полушубок из овечьей шкуры, длиной почти до колен и... Скорее всего, шапка и шарф вышли из рук вязальщицы, в силу преклонного возраста плохо различающей цвета: нелепые полоски и пятна кособокого узора поражали взгляд сочными, но совершенно не сочетающимися красками — кармином, лазурью и зеленью. Впрочем, возражений по этому поводу Ксаррон не принял и, нахлобучив на меня шапку и заботливо обмотав мою шею шарфом и кое-чем ещё, благословил на близкое знакомство с «дыханием Праздника», который уже подкрался к Виллериму.