— Ты, может быть, и думаешь, что заправляешь всем в этом городе, смазливая сука, но мы поставим тебя на место! Дом Гжень не настолько слаб, чтобы пресмыкаться перед какой–то провинциальной мразью, высасывающей из нас последнюю кровь!
Рука Ли сама легла на рукоять меча, но Нэйке опередила его.
— Ты смеешь оскорблять меня, Мун? Что ж, это твое право. А мое право — требовать возмещение за слова, оскорбившие честь и имя супруги императорского ставленника дзито О–шэя, лично присягнувшего тому, кто следит за всем с высоты Нефритового трона. У меня достаточно свидетелей, которых я могу призвать для судебного разбирательства, если ты, конечно, не готов ответить за все немедленно.
— Я не хотел, чтобы…
Гжень разом потерял всю свою прежнюю спесь, но наблюдавший за ним дзи не сразу понял, что именно так сильно испугало купца.
— Нет, — Нэйке не дала торговцу договорить. — Мне не нужны извинения. Поединок, Мун, и только поединок. Здесь. Сейчас. Я могла бы призвать своим защитником любого мужчину рода О–шэй или рода Овара, из которого вышло пятнадцать поколений моих предков, но я не стану этого делать. Ты будешь драться со мной, Мун. Или…
Жена дзито повернулась к судье Кхану, и тот прекрасно понял ее невысказанную просьбу.
— За клевету и попытку опорочить любого представителя знатного рода Империи, не имея на то весомых оснований или доказательств, а также уклонение в дальнейшем от прямой сатисфакции в пользу пострадавшего, обвиняемый должен быть приговорен по пяти статьям императорского уложения «О законах и наказаниях». К отсечению языка, дабы не мог более сеять ложь свою устно. К отсечению пальцев, дабы не мог сеять ложь свою при помощи пера или кисти. К вырыванию ноздрей, дабы каждому было видно его истинную суть при встрече. К пятидесяти ударам плетью и к недельному стоянию у позорного столба на главной площади города или иного поселения без воды и пищи.
Слова Санго действовали отрезвляюще не только на Гженя, но и на многих собравшихся. Наемники попытались отъехать в сторону от купца, но плотные ряды людей не позволили им сделать этого быстро. Сам попечитель торгового дома побледнел и затрясся, затравлено озираясь по сторонам. И тут Ли вдруг неожиданно понял, что Мун действительно пытается выбрать между смертью и чудовищным позором, и похоже, что склоняется все больше и больше к последнему.
— Да у тебя что, не осталось уже ни капли достоинства? — вопрос сам сорвался с губ молодого дзи, до сего момента просто не представлявшего себе, что подобная трусость действительно возможна в реальной жизни, а не только на сценах театров или в уличных народных рассказах.
Гжень в очередной раз буквально переменился в лице и уставился на Ли, все еще не в силах перебороть себя.
— Малолетний идиот! Достоинство?! Честь?! Все это пыль! Я тоже был когда–то глупым мальчишкой и верил во всю эту чушь, но как объяснить тебе, каков он, настоящий мир, если ты еще просто не готов его увидеть?!
— Тот мир, о котором ты говорил, можешь оставить для себя, — холодно ответил Ли. — А в этот момент ты находишься в моем мире, и здесь за оскорбление императорского тайпэна я могу убить тебя прямо сейчас, без суда и приговора. Но я даю тебе шанс. Заставь свою совесть хоть на краткий миг пробудиться, сделай то, что должен, и тогда я не буду вспоминать о случившемся.
Вокруг купца стремительно образовывалось пустое пространство. На негнущихся ногах Мун медленно слез с коня, чуть не запутавшись в стремени, и замер посреди освобожденной площадки. Кто–то из наемников вытащил из ножен меч и нехотя бросил его к ногам тэккэй.
Жена дзито плавным движением извлекла из складок своего платья длинный узкий клинок, напоминающий миниатюрную копию тех, что использовали в битве сохэй. Ли немного удивил такой выбор оружия в поединке против тяжелого меча, но с другой стороны каждый имел право сражаться тем, чем ему было удобно. Данное правило не распространялось, разумеется, только на дзи, притворяющихся тайпэнами.
Гженя колотил настоящий озноб. Даже поднимая брошенный ему меч, торговец все оглядывался по сторонам, будто надеялся на какое–то чудо или внезапное избавление. Но ничего не происходило, и сжав рукоять клинка, Мун остервенело бросился в атаку, неуклюже замахиваясь оружием, которое было слишком тяжелым для него.
Нэйке сделал лишь один быстрый смазанный жест, и ее кинжал с шорохом рассек воздух, войдя по самую рукоять точно в вышитую эмблему на груди у торговца. Мун страдальчески всхлипнул, выронил меч и рухнул ничком на брусчатку. Окровавленное острие кинжала под скрежет разрываемой материи вышло у него из спины.
— Хоть умер, как человек, — расслышал Ли тихую эпитафию из уст жены дзито.
Люди медленно начали расходиться, оставались лишь наемники и ополченцы, спешившие вновь разобраться на квартальные десятки и выказать тайпэну свое желание продолжить службу на благо Ланьчжоу и Империи. Ли понимал, что в других местах беспорядки все еще продолжаются, и в это нужно было вмешаться как можно быстрее.
— Тайпэн Хань, не могли бы вы проводить меня обратно, — голос Нэйке отвлек дзи от обдумывания дальнейших действий. — Нам нужно кое–что оговорить.
Ли не посмел отказать, особенно после увиденного, но путь до дверей поместья, как это ни странно, прошел в полном молчании. Едва дзи миновал порог и уже хотел откланяться, как на него буквально налетел настоящий шквал, состоявший из шелеста шелка, ругательств, дивных ароматов, ударов в грудь и сдерживаемых с трудом рыданий. Нэйке О–шэй с легкой улыбкой удалилась, оставляя дочь наедине с Ли.
Короткая истерика закончилась объятьями и долгим чувственным поцелуем. Когда они, наконец, сумели оторваться друг от друга, Каори тихо, но настойчиво произнесла:
— Никогда. Слышишь, никогда больше не смей так меня пугать, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!
В этот момент она была необычайно похожа на свою мать.
Погромы в Ланьчжоу удалось остановить к вечеру, хотя и не без жертв. Погибло около двухсот человек. В основном это были те, кто поддерживал дзито, и в чьи дома успели ворваться группы бунтовщиков и мародеров под предводительством купеческих слуг и приказчиков. Несколько пожаров потушили без вреда для окружающих зданий.
Наутро в город вошла сотня стражников и столько же вооруженных крестьян, которые теперь выполняли обязанности по охране рабочих площадок у Мианхэ. Люди Кара Дэна успели оповестить гарнизон монастыря, и те выдвинули часть своих сил так быстро, как только могли, но к счастью их помощь не потребовалась. Сам «купец» так и остался для большинства просто разумным попечителем торгового дома Кун Лай, который в разгар смуты остался на стороне законной власти. Об истинной роли и положении Дэна на императорской службе, а также о разговоре состоявшемся накануне в резиденции тэккэй, дзито и Ногай поведали лишь Ли и судье Кхану.
