Он выдержал паузу, а затем завершил:
— Если госпожа Фейнне согласится стать объектом уникального — у-ни-кально-го! — опыта, то я от лица всей нашей оптической науки принесу ей глубочайшую благодарность. Ее имя войдет в историю науки.
— Разумеется, я согласна, — негромко произнесла Фейнне.
Она держалась с таким достоинством и вместе с тем так просто, что Софена ощутила жгучий укол зависти. Никогда в жизни она, Софена, не смогла бы произнести подобные слова с такой легкостью. Да еще после того, как ее «органы восприятия» были публично разобраны и восхвалены!
«Проклятая аристократка, — подумала Софена. — Как им это удается? Должно быть, все дело в больших деньгах».
Она была не права, и сама отлично осознавала это.
Магистр Алебранд потирал коротенькие ручки в полном восторге.
— Послезавтра в полночь — наилучшее время для испытания, — произнес он. — Жду вас возле кафедры. Попрошу прийти заранее. Не берите с собой бутербродов. Если увижу, что кто-нибудь на испытательной площадке ест — заставлю прибирать мусор вручную. Вы меня поняли?
— А если голодно? — спросил Эгрей.
— В таком случае, ступайте в кабак. В Академии голодным делать нечего. Вы пришли сюда утолять духовную жажду, а не физическую. Занятие окончено. Ступайте вон, глупцы и недоумки, а также госпожа Фейнне.
Он быстро протопал к одному из окон, перебросил короткие ножки через подоконник и выскочил на полянку.
Элизахар подошел к оконному проему и некоторое время смотрел ему вслед. Он не слышал, как к нему приблизилась Софена.
— Какой неприятный тип! — проговорила она.
Ей бы польстило внимание Элизахара. Мысленно она уже видела в нем побратима — каким отказался стать снедаемый неуместной похотью Гальен.
Элизахар даже не повернулся в сторону девушки.
— По-своему он очень обаятелен, — проговорил телохранитель Фейнне. — По-своему. Может быть, даже слишком по-своему...
— Что вы имеете в виду? — настаивала Софена.
Он наконец обернулся и посмотрел на нее так, словно не понимал — кто перед ним и для чего «это» здесь появилось.
— Ничего особенного я в виду не имею. Специфический субъект, вот и все. Как, впрочем, и все, кто собрался в этой Академии. Но это как раз закономерно.
Он чуть кивнул ей и направился к Фейнне, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам и выбраться наружу. Здания Академии все еще оставались для девушки незнакомыми, и она передвигалась не вполне уверенно.
«Глупо, — подумала Софена, адресуясь к себе. — Никому ты не нужна, моя дорогая. И меньше всех — ему. Разве что Пиндару... Но он поэт, у него собственные представления о жизни и дружбе. Для того, чтобы тебя полюбил Пиндар, тебе необходимо отпилить себе руку и ногу. По-моему, ты еще не готова пойти на подобные жертвы, моя дорогая. Еще нет».
Она горько усмехнулась и выбежала на поляну.
Эмери начал вставать с постели и даже ходить, отчаянно хромая и наваливаясь на трость, на второй день после нелепой стычки возле «Ослиного колодца». Ренье решился посетить занятия. Он взял вторую трость, обвязал себе ногу и тяжело зашагал к садам Академии. Эмери смотрел ему вслед и в который раз уже задумывался о том, почему бабушка так настаивает на соблюдении тайны.
Один из двоих ее внуков — бастард. Это, конечно, не делает особенной чести семейству. Но, с другой стороны, в появлении незаконного сына не наблюдается ничего из ряда вон выходящего. Эмери мог с ходу назвать десятки благородных семейств, где имелись десятки бастардов. Многие из них занимали в Королевстве высокие посты. Иные, носящие то же имя, что и законные отпрыски, прибавляли к этому имени, точно титул, слово «бастард», и ничего! Любые косые взгляды пресекались либо ударом меча, либо арестом за неподобающее поведение.
Почему госпожа Ронуэн выбрала для своих внуков такую странную жизнь? Или, если формулировать еще точнее, — с чем связан ее выбор: с прошлым или с будущим? С тем, что случилось в их аристократическом семействе некогда, или с той участью, которую Ронуэн и ее младший брат Адобекк, личный конюший ее величества правящей королевы, уготовили мальчикам?
Недаром ведь Ронуэн отправила в Академию обоих. Не хотела она ущемлять в правах одного из двоих, как же! Ничего подобного! Бабушка никогда не руководствуется такими сентиментальными мотивами. Она, конечно, от души любит обоих внуков, но, если бы в том возникла надобность, пожертвовала бы образованием одного из них — и глазом бы не моргнула.
Нет, именно потому, что возникла надобность в академическом образовании для обоих, они были и отправлены сюда — оба. Несмотря на риск быть раскрытыми.
Неожиданно Эмери ощутил горячую вспышку любви к брату. Тот уже скрылся за поворотом, ковыляя изо всех сил. Эмери вернулся в постель и потянул к себе нотный лист. Странная, резкая мелодия звенящих шпаг звучала в его мыслях, готовясь превратиться в короткую музыкальную пьесу для клавикордов и высокого женского голоса.
Появление хромающего Ренье вызвало шум и кривотолки. Гальен, похоже, знал о причине дурацкой дуэли больше, чем сам незадачливый дуэлянт. Он хлопнул приятеля по плечу и произнес:
— Ну что, Эмери, все-таки встретил тебя тот офицерик?
Ренье простонал:
— Хоть ты мне объясни, дружище, что там такого произошло!
— Так ты ничего не помнишь? — Гальен расхохотался.
Подошел Эгрей. Он выглядел озабоченным.
— Что случилось?
— Да вот, — почти оправдываясь, ответил Ренье, — глупо подрался с офицерами... Проткнули мне ногу, а я далее не могу сообразить, за что!
— Интересно, — сказал Эгрей, беспокойно оглядываясь.
Гальен все еще смеялся.
— Ну ладно, напомню, — сжалился он над другом. — Несколько дней назад в «Ослином колодце», когда Элизахар явился туда и начал спорить о сущности прекрасного…
— Помню, — сказал Эгрей. — Всем еще показалось странным, что лакей высказывает суждения по эстетическим вопросам.
— Лакей! — фыркнул Гальен. — Для начала, он не лакей.
— Ну, не знаю, как назвать, — отмахнулся Эгрей.
— Чем он тебе так не нравится? — удивился Ренье. — По-моему, нормальный человек.
— Этим и не нравится! — прямо заявил Эгрей. — Терпеть не могу этих «нормальных». Все у них в порядке. Руки, ноги, голова и прочие части тела. Все функционирует, все в полной исправности.
— Но что в этом плохого? — не понял Ренье. — Что-то я перестаю улавливать нить. Ребята, за те два дня, что я болел, произошло нечто странное. Вы все как будто на одной из лун побывали.
— Вовсе нет, — возразил Гальен. — Просто ты успел от нас отвыкнуть. Пока ты хворал, весь мир успел чуть-чуть уйти вперед, так что догоняй!
— На костыле, боюсь, не поспею, — отозвался Ренье. — Я ведь и без того прихрамывал, а теперь и вовсе скособочился. Хорошо еще, что кость не задета. Была бы задета, я бы вообще ходить не смог.
