Когда поздние летние сумерки пали на город, неожиданно появились две группы жильцов, ушедших на скважины. Пришедшие сообщили, что на станции встретили совершенно растерянных операторов, которые, пребывая в некотором (возможно — послестрессовом) подпитии, ошеломленно сообщили ходокам, что скважины закрылись. На естественный вопрос «как такое может быть?» они лишь неопределенно разводили руками. А заведующий аппаратной Степан Сергеевич Лавочкин доверительно сообщил самой ярой активистке из числа жильцов (по стечению обстоятельств ей оказалась Вера Петровна Комова), что «такого быть вообще не может», потому что эти скважины пробурены давно, как надо укреплены, и, чтобы их закрыть, надо сдвинуть весь пласт земли, на котором стоит, собственно, станция.
Эрудированный жилец тут же поинтересовался, может ли такое произойти из-за землетрясения, и получил утвердительный ответ, хотя ни одного землетрясения в области никто так и не смог припомнить. Это ясно услышал затесавшийся в группу жильцов журналист и задал несколько наводящих вопросов.
На следующий день «Замочная скважина» вышла с аршинным заголовком «Дрожь земли: землетрясение оставило город без воды!!!». Текст сопровождался фотографиями недавнего разрушительного землетрясения в Среднеземноморье.
Почему-то никто не вспомнил, что в городе существуют еще и насосные станции, берущие воду из реки. А ведь с них так никто и не вернулся. Обеспокоенные родственники исчезнувших на следующий день подали заявления в милицию, откуда получили твердое заверение о том, что пропавшие будут найдены.
Как бы то ни было, утка про землетрясение очень быстро распространилась, и это как нельзя более устроило городские власти.
— Грядет засуха, братья! — сказал на следующий день просвященный Ангелайя своей пастве. С утра он прочитал «Замочную скважину» и решил сыграть на узнанном материале. — Это кара! Дух зла пытается погубить невинные души! Это тьма, что добирается до непосвященных и поражает их черным варом!! Только избранные, только вы будете спасены, только вас ждет в конце избавление!
Он помедлил и добавил:
— Когда все остальные умрут...
Брат Рамена сидел в третьем ряду и на слове «избранные» скрипнул зубами. Его ворон распахнул черные крылья у него за спиной. Когда Ангелайя закончил свою проповедь, Рамена-нулла решил, что в числе умерших, пожалуй, будет и сам Великий Гуру. За лжеучение!
День спустя оказался удивительно жарким — оставшиеся после затяжных дождей лужицы высохли, оставив неопрятные сероватые пятна на сухом асфальте. Весело пошумев, деревья поникли всеми своими листьями.
В полдень асфальт раскалился настолько, что стал страстно липнуть к колесам автомобилей и подошвам ботинок, распространяя вокруг себя характерный запах, который впавший в депрессию несовершеннолетний из семнадцатой квартиры назвал «запахом жары».
Одуревший от высоких температур народ повалил на реку, без разбора прыгая в мутную воду. На метеорологической станции в двадцати километрах ниже зафиксировали одномоментный подъем Мелочевки на два и две десятых сантиметра. Липкая тина оседала на разгоряченных купальщиках, но те не замечали этого и погружались в речную воду с головой.
Старики в хилой тени прибрежных ив тягостно предавались воспоминаниям о тех блаженных временах, когда воду из Мелочевки можно было употреблять внутрь и, встав на старенький мост, можно было увидеть земляное дно.
У колонок регулярно вспыхивали драки, и потому власти города вынуждены были выставить возле них кордон милиции. Драки не утихли, просто теперь участие в них принимали и сами стражи порядка, которые по блату не раз и не два пытались разжиться дармовой водичкой.
Немотивированно упали цены на бензин. Цены на газированную воду, напротив, сильно подскочили.
Видя глобальные последствия засухи, городские головы попытались обеспечить водой хотя бы центральный район, для чего была расконсервирована построенная еще в незапамятные времена водонапорная башня, которую с Божьей милостью поддерживали в рабочем состоянии все последнее время. Наполненная сравнительно свежей водой, это порядком поржавевшее сооружение могло обеспечивать питьем почти весь центр верхнего города, включая, естественно, и здание администрации. Правда, только до седьмого этажа, потому что в те времена, когда возводили башню, выше семи еще не строили.
В тридцати пяти домах, располагающихся вокруг Арены, трубы наполнились холодной водой. В двух десятках квартир краны оказались не закрыты и звучно харкнули в белый кафель раковин желтоватой, мутной водицей. В шести квартирах это привело к затоплению соседей и последующим разбирательствам, которые были, впрочем, не слишком эмоциональными на фоне завершения засухи.
Ополоумевшие от радости обыватели в течение целых часов использовали дармовую воду, заливая ее во все подходящие и не подходящие для этого емкости. Кое-кто пил прямо из-под крана, даже не морщась от гниловатого привкуса жидкости.
Счастье жильцов центра (и острейшая зависть всего остального города) продолжалось аккурат до вечера. Сразу после заката, приблизительно в одиннадцать часов, башня переломилась пополам и рухнула на здание котельной.
Оставшаяся вода выплеснулась из резервуара и буйным потоком ринулась вниз по Центральной, захватывая с собой все, что только можно захватить. Двенадцать лавочек и почти два десятка урн с их наполнением проплыло до Старого моста и низверглось в Мелочевку. Одновременно с этим шесть личных автомобилей мягко всплыли на подошедшей волне и снялись с мест стоянки. Но их не унесло дальше перекрестка Центральной и Приречной улиц, где они и остались, сгрудившись в одну кучку, как ищущие тепла щенята.
Люди — из тех, кто имел несчастье оказаться в пределах потока — попрятались в окрестных подъездах, с ужасом наблюдая за потопом.
Утром горожане из центра могли видеть лишь спазматические подергивания опустевших кранов. Некоторых это вогнало в такую депрессию, что они загремели в больницу с различными обострениями хронических недугов. Поняв, что сушняк продолжается, гражданин Хромов забрался на пятый этаж своего родного дома и прыгнул вниз аки птица.
Так прожил город еще одну неделю своей долгой жизни. И хотя в вечерней летней дымке он выглядел умиротворенным и даже красивым со своими белыми верхнегородскими многоэтажками и уютными особнячками Нижнего города, кое-что изменилось. Словно нарождающийся нарыв, как закрытый перелом, появилось в нем сокрытое от посторонних глаз гниение. Эдакая многокилометровая, истекающая кровью язва, на которой стояли городские кварталы, язва, гнездящаяся в земле и, может быть, в душах людей, над ней живущих. И это гниение, этот гибельный распад тем летом только набирал обороты.
