— Думаю, нам это не потребуется, — возразила Оливрия, однако на сей раз в ее голосе прозвучало сомнение, и она взглянула на Сиагрия, ожидая поддержки. Коренастый силач покачал головой; он проявил солидарность с тощим. Оливрия поморщилась, но спорить не стала. Пожав плечами, она повернулась к Фостию:
— Я считаю, что тебя можно не связывать, но они тебе пока что еще недостаточно доверяют. Постарайся на нас за это не сердиться.
Фостий тоже пожал плечами:
— Не стану отрицать, что я долго и упорно размышлял о том, становиться ли мне одним из вас, фанасиотов, но никогда не предполагал, что меня… завербуют… подобным способом. И если вы ожидаете, что я стану радоваться подобному обращению, то, боюсь, вас постигнет разочарование.
— Ты, во всяком случае, честный человек, — сказала Оливрия.
— Да он еще мальчишка — такой же несмышленыш, как и ты, Оливрия, — фыркнул Сиагрий. — Он еще верит в то, что с ним не может случиться ничего плохого. Когда человек молод, он называет то, чего ему хочется, а на последствия ему глубоко начхать, — ведь он, видите ли, верит, что в любом случае будет жить вечно.
Фостий впервые услышал, как Сиагрий произносит столько слов подряд. Юноша изо всех сил попытался сохранить лицо серьезным, но не сдержался и расхохотался пронзительным, почти истерическим смехом.
— Что тут смешного? — прорычал Сиагрий. — Если ты смеешься надо мной, то я живо отправлю тебя в лед. Я туда уже отправил немало мужчин получше и покрепче тебя, клянусь благим богом.
Фостий попытался остановиться, но это оказалось нелегко.
Наконец он смог глубоко вдохнуть, задержать дыхание и медленно выпустить воздух из легких. Когда истерика прошла, он медленно и осторожно произнес:
— Извини, Сиагрий. Дело в том, что я… не ожидал, что ты… станешь говорить… в точности, как… мой отец. — И он снова затаил дыхание, подавляя новый приступ смеха.
— Ха. — Сиагрий улыбнулся, продемонстрировав несколько сломанных зубов и пару дырок на месте выбитых. — Да, может, это и смешно. Но я думаю, когда ты побудешь с нами некоторое время, то станешь думать так же, как и мы.
Фостий еще не успел ответить или даже обдумать ответ, как к нему подошел тощий с веревкой.
— Руки за спину, — велел он. — Я свяжу их не так крепко, как было. Я…
Фостий сделал свой ход. В прочитанных им романах утверждалось, будто человек, чье дело правое, способен одолеть нескольких злодеев. Однако авторы этих романов никогда не имели дело с тощим. Должно быть, Фостия выдали глаза, потому что тощий врезал ему в пах даже быстрее, чем Фостий поднял руку для удара. Юноша свалился мешком, испуская громкие стоны, и его тут же стошнило. Он понимал, насколько жалко выглядит, корчась и зажимая руками промежность, но ничего не мог с собой поделать — такой боли он никогда в жизни не испытывал.
— Ты был прав, — сказала Оливрия тощему каким-то странно бесстрастным голосом. — Его нужно связать на ночь.
Тощий кивнул. Выждав, когда Фостий перестал извиваться, он сказал:
— Вставай, ты. И без глупостей, а то получишь добавку.
Вытерев губы рукавом холщовой туники, Фостий с трудом поднялся. Сперва ему пришлось привыкать к тому, что Диген обращался к нему «юноша», а не «младшее величество»; теперь же, страдая от боли, он даже не поморщился, услышав грубое «ты». Повинуясь жесту тощего, он завел руки за спину и позволил себя связать.
Может, связали его и не настолько крепко, как прежде, но и не слабо.
Похитители принесли Фостию одеяло, воняющее лошадиным потом, и, когда он улегся, накрыли его. Мужчины ушли спать в дом, оставив Оливрию караулить пленника первой. У девушки был с собой охотничий лук и нож, не уступающий размерами короткому мечу.
— Приглядывай за ним! — крикнул Сиагрий, высунувшись в дверь. — Если попробует освободиться, врежь ему хорошенько и зови нас. Мы не можем позволить ему смыться.
— Знаю, — отозвалась Оливрия. — Он не убежит.
По тому, как она держала лук, Фостий понял, что она умеет с ним обращаться. Он не сомневался, что она без колебаний пустит в него стрелу, если он попытается бежать. Но сейчас, когда преподанный тощим урок все еще напоминал о себе тупой и вызывающей тошноту болью, он никуда бежать не собирался, о чем и сказал Оливрии.
— Ты совершил глупость, попробовав бежать, — ответила она тем же странным бесстрастным тоном.
— Я это уже понял, — сказал Фостий и поморщился — во рту все еще оставался отвратительный привкус, словно он напился из сточной канавы.
— Зачем ты это сделал?
— Сам не знаю. Наверное, потому что решил, что у меня получится. — Подумав немного, он добавил:
— Сиагрий наверное сказал бы: потому что я молод и глуп. — То, что Фостий думал о Сиагрии и его мнении, он ни за что не сказал бы женщине, даже той, что открыла ему свою наготу, а потом отравила и похитила.
В тот момент он вспомнил наготу Оливрии с абсолютным безразличием, зная, что у него погублена если и не жизнь, то уж сегодняшний вечер — точно. Фостий поерзал на твердой земле, пытаясь отыскать местечко помягче и хотя бы относительно удобное.
— Мне жаль, что так вышло, — сказал Оливрия сочувственно, словно они были друзьями. — Ты хочешь отдохнуть?
— То, что я хочу, и то, что могу, — совсем не одно и тоже.
— Боюсь, тут я тебе ничем не смогу помочь, — ответила она, на сей раз резко. — Если бы ты не оказался таким болваном, я, может быть, смогла бы облегчить твою участь, но раз уж ты… — Она покачала головой. — Сиагрий и наш друг правы — тебя надо доставить к Ливанию. Я знаю, он будет очень рад тебя увидеть.
— Вернее, сцапать, — вспыхнул Фостий. — Кстати, почему ты занимаешь столь высокое положение среди его приспешников? Откуда тебе известно, чему он будет рад, а чему нет?
— На это нетрудно ответить. Я его дочь.
* * *
Вид у Заида был измотанный — ему пришлось мчаться во весь опор, чтобы догнать армию. Не слезая с седла, он склонил голову, приветствуя Криспа:
— Весьма сожалею, ваше величество, что мне не удалось установить местонахождение вашего сына магическими средствами. И я без жалоб приму любое наказание, которому вы соизволите подвергнуть меня за неудачу.
— Что ж, прекрасно, — сказал Крисп. Заид замер, дожидаясь приговора Автократора. Крисп произнес его своим самым повелительным тоном:
— Отныне я приказываю тебе никогда не произносить подобную чушь. — И продолжил обычным голосом:
— Думаешь, я не знаю, что ты воспользовался всеми своими знаниями и умениями?
— Вы великодушны, ваше величество, — ответил волшебник, не скрывая облегчения, и на секунду взял поводья левой рукой, а кулаком освободившейся правой ударил себя по бедру. — Вы и представить не можете, как гложет меня неудача! Ведь я привык к успеху, клянусь владыкой благим и премудрым. Я прихожу в ярость от одной мысли о маге, способном так меня унизить, и желаю только одного — узнать, кто он и где он, а потом придушить собственными руками.
