— Кого же ты все-таки держишь под подозрением?
— Подожди, пока мы не встретим Калеба! Мы сравним наши подозрения.
— Трудно ждать, но… Теперь ты чувствуешь себя спокойнее?
— А ты разве не видишь?
— Нет. Ты дрожишь всем телом.
— Да. Я хочу домой, в тепло. Ты веришь в оборотней, Маттиас?
— Нет. А ты?
— Я тоже не верила. Во всяком случае, сомневалась в этом. Но теперь верю.
— Значит, ты полагаешь, что человек совершенно сознательно подсыпает в пиво снотворное, ждет своего превращения в волка, преследует тебя и становится человеко-волком, загнав тебя до изнеможения, а потом собирается разорвать тебя на куски? Но тебе удается сбежать!
— Это звучит дико. Но что еще остается думать?
— Возможно, он хотел, чтобы ты так думала, — ответил Маттиас.
— Что ты имеешь в виду? — сказала она, поворачиваясь к нему, так что их лица почти соприкоснулись. Маттиас обнял рукой ее затылок и притянул ее к себе, так что ее висок коснулся его щеки.
— Я бесстыдно пользуюсь твоим страхом, чтобы быть к тебе поближе, — прошептал он.
— Меня не трудно уговорить, — ответила она.
Дома в Гростенсхольме их встретили шквалом вопросов: все слышали вдалеке крики. Что же случилось?
Маттиас усадил все еще дрожавшую Хильду на стул возле камина, зажженного по случаю ночной прохлады. Снимая с нее туфли и надевая ей на ноги шерстяные носки, Маттиас рассказывал, перебиваемый дрожащей Хильдой, обо всем, что произошло. Его рассказ ошеломил присутствующих.
— Слава Богу, что Таральд остался здесь, — вздохнула Ирья. — А то его стали бы подозревать в этом.
— Да, мы уже думали об этом, — сказал Лив, — мы попросили двоих соседей быть свидетелями того, что он остался дома. Они недавно были здесь.
Таральд сидел на своем стуле, будучи под впечатлением от происшедшего.
— Значит, вы не будете впутывать его во все это? — спросила Лив.
— Нет, — ответил Маттиас. — Но многое говорит о том, что нам скоро придется к нему обратиться… Мама, у тебя не найдется ночной рубашки для Хильды?
Не успела Ирья открыть рот, как Лив встала и сказала:
— Она может спать в свадебной сорочке, которую в свое время надевала Ирья. Это старинная и красивая вещь, она принесет тебе счастье, Хильда! Но, Маттиас, эта сорочка не должна вызывать нескромных помыслов!
Маттиас улыбнулся — и он был неотразим, когда улыбался.
— Ты ведь хорошо меня знаешь, бабушка! Милый мальчик, никогда близко не подходивший к девственницам!
— Я знаю. Мы ждем уже по крайней мере десять лет, чтобы ты определился в жизни.
— Бабушка, ты прекрасно знаешь, что при моих кошмарных ночах я не мог привести в дом жену. Это было бы для нее слишком большой обузой. До сего времени я обходился без семьи. Но я сказал Хильде, что, если она не против, я посватаюсь к ней.
— Это самое неуклюжее сватовство из всех, что я видела за свою жизнь! — сказал Таральд. — И ты приняла этот нонсенс, Хильда?
— Нет, не приняла, — печально ответила она. — Я не поверила ему. Похоже, Маттиас забывает о том, что я целых шестнадцать лет жила в каком-то кошмаре: я пыталась угодить человеку, который делал мне только зло. Что-то значить для Маттиаса, быть с ним рядом в его трудные ночи — все это я сочла бы для себя фантастической жизненной задачей. Я так ценю его!
— Наконец-то мы услышали разумную речь, — сказала Ирья.
— Но… — смущенно произнесла Хильда. — Я ведь дочь палача! А Маттиас — барон и врач! Тем не менее, все вы…
— Дорогая Хильда, — сказала Ирья. — Послушай меня. Я родом из Эйкебю. Там люди плодятся, как кролики, и никто не знает, что будет есть завтра, никто из детей не ходит в школу.
— А я — дочь Тенгеля из рода Людей Льда и его жены Силье, — сказала Лив. — Их выгнали из Трёнделага, потому что в родне моего отца были колдуны, а моя мать была такой бедной, когда встретила его, что ему пришлось отдать ей свой плащ с капюшоном, чтобы она не закоченела. Мы зовемся баронами благодаря моей свекрови. Она не была замужем, родив Дага, моего мужа. Таральд в первый раз женился по необходимости в результате скандала. Не кажется ли тебе, что все это свидетельствует о знатности происхождения?
Хильда улыбнулась.
— Нет, но я не вписываюсь во все это. Я никогда не думала, что кто-то захочет жениться на мне. И вот Маттиас… лучший из всех!
Она заплакала, будучи не в силах сдержаться.
— Девушка смертельно устала, — сказал Таральд. — Пусть идет спать!
Маттиас встал.
— Да. Хочешь спать в моей комнате? Мне не хочется, чтобы ты проводила эту ночь одна.
— Дорогой Маттиас. Тебе ведь тридцать лет! Уже поздно докладывать о том, что ты собираешься сделать и что не собираешься.
— В самом деле, — казал Маттиас. — Идем, Хильда!
Он взял ее за руку, и она, застенчиво пожелав всем спокойной ночи, последовала за ним.
Но они не могли не услышать комментарии оставшихся:
— Господи, наконец-то! — вздохнул Таральд. — Я уже начал думать, что с парнем что-то не в порядке.
— Да, будет так чудесно стать наконец бабушкой! — сказала Ирья.
Слегка подвыпивший Таральд откровенно произнес:
— Впрочем, только Господь знает о том, не будет ли парень все время сидеть, держа ее за руку и восхищенно глядя ей в глаза. Лично я не могу себе представить святого Маттиаса в роли пылкого любовника!
Маттиас быстро увел ее прочь.
Но Хильда задумалась над сказанным. То, что сказал его отец, было правдой. Возможно, у Маттиаса было что-то не в порядке? Он был слишком мил, слишком мягок. Он сам говорил ей, что любовь — это не пламенная страсть, что любовь может быть небесно-прекрасной, почти бесплотной. Разумеется, он был в этом прав, но все это звучало как-то не так.
Целомудренно и почтительно он предложил ей лечь в его постель в красивой спальне. Эта комната многое говорила о Маттиасе как о человеке. Конечно, многое тут было сделано руками Ирьи, хотя и в его вкусе. Здесь были книжные полки с множеством книг. Хильда никогда не видела столько книг и даже не подозревала, что их может быть так много. Он был очень аккуратен, и это ей нравилось. Но не было ли оттенка педантичности в его манере расставлять вещи? В углу, в корзине, лежал щенок, который тут же облизал ей лицо. В клетке на окне сидел хромой скворец.
Все в комнате свидетельствовало о потребности в красоте. Мельчайшая деталь, цвет, материал — все прекрасно сочеталось. Она заметила дверь, ведущую во внутреннюю комнату: там виднелись полки, заставленные медицинскими принадлежностями.
Щенок успокоил ее нервы, так что она смогла — вымывшись и переодевшись, пока Маттиас ждал за дверью, — спокойно улечься в широкую постель с красивым, вышитым бельем. Предоставив ей свою постель, Маттиас предпочел лечь на кушетку.
