Я отнес Душелову тарелку с яичницей. Сам не знаю почему. Он редко ест и почти никогда не завтракает. Но он взял тарелку и отвернулся.
Я выглянул в окно. Толпа уже обнаружила перемену. Кто-то смел снег с лица Загребущего. Глаза у него были открыты, и казалось, будто он наблюдает. Жуть.
Под столом копошились люди, дрались за оставленные нами монеты. Получившаяся куча мала напомнила мне клубок червей в полуразложившемся трупе.
– Надо бы оказать ему последнюю почесть и похоронить голову, – пробормотал я. – Он был дьявольски сильным противником.
– Для этого у тебя есть Анналы, – ответил Душелов. – Только победитель утруждает себя оказанием почестей поверженному врагу.
К тому времени я уже сидел перед своей тарелкой. Я задумался над смыслом его слов, но в тот момент горячая еда оказалась для меня важнее.
Все, кроме меня и Масла, отправились в конюшню. За мной и раненым солдатом решили прислать фургон. Я дал Маслу кое-какие лекарства, чтобы подготовить к тряске во время предстоящего переезда.
Ребята задерживались. Ильмо решил натянуть у фургона матерчатый верх и защитить Масло от снега. Ожидая их возвращения, я раскладывал пасьянс.
– Она очень красива, Костоправ, – неожиданно произнес Душелов. – Юная на вид. Свежая. Ослепительная. Но сердце у нее каменное. Хромой по сравнению с ней попросту щенок. Молись о том, чтобы никогда не попасться ей на глаза.
Душелов смотрел в окно. Мне хотелось расспросить его, но я никак не мог придумать хотя бы один вопрос. Проклятье. В тот раз я и в самом деле упустил свой шанс.
Какого цвета ее волосы? Ее глаза? Как она улыбается? Когда такого не знаешь, это очень много значит.
Душелов встал и запахнул плащ.
– Даже если считать только подложенную Хромому свинью, дело того стоило, – сказал он. Возле двери он остановился и пронзил меня взглядом. – Ты, Ильмо и Ворон. Выпейте за меня. Слышал?
Потом он ушел.
Через минуту приехал Ильмо. Мы перенесли Масло в фургон и направились к Мейстрикту. Но еще очень долго мои нервы не стоили и гроша.
Тот бой дал нам максимум результатов ценой минимума усилий. Я даже не припомню столь легкой победы, когда сражение разыгрывалось полностью по нашим нотам. Для мятежников оно стало серьезной неудачей.
Мы срочно покидали провинцию Клин, где оборона Госпожи рухнула почти в течение суток. Вместе с нами спасались бегством от пятисот до шестисот солдат регулярной армии – остатки разбитых подразделений. Чтобы сэкономить время, Капитан выбрал прямую дорогу на Лорды через Облачный лес, а не более длинную, огибающую лес с юга.
Нас преследовал, отставая на день или два, батальон регулярной армии мятежников. Мы могли бы развернуться и разгромить его, но Капитан решил смыться. Мне понравился ход его мыслей. Сражения под Розами оказались жестокими, погибли тысячи, а к Отряду присоединилось так много новичков, что я стал терять раненых, не успевая оказывать им помощь.
Нам было приказано прибыть в Лорды и поступить в распоряжение Крадущегося в Ночи. Душелов полагал, что Лорды станут мишенью для следующего удара мятежников. Мы уже очень устали, но ожидали еще несколько жестоких сражений до наступления зимы, которая замедлит поступь войны.
– Костоправ! Глянь-ка сюда! – К тому месту, где сидели я, Капитан, Молчун и еще несколько наших, мчался Блондин, перебросив через плечо обнаженную женщину. Ее можно было бы даже назвать привлекательной, не будь она изнасилована до полусмерти.
– Неплохо, Блондин. Неплохо, – отозвался я и вновь склонился над рукописью. Там, откуда прибежал Блондин, все еще слышались вопли и улюлюканье – солдаты пожинали плоды победы.
– Они просто варвары, – беззлобно заметил Капитан.
– Иногда нужно позволять им сорваться с привязи, – напомнил я. – И лучше здесь, чем в Лордах.
Капитан неохотно согласился. Ему трудно переносить зрелище грабежей и насилия, хотя они и часть нашей профессии. Мне кажется, он тайный романтик – по крайней мере в тех случаях, когда дело касается женщин. Я попробовал улучшить ему настроение:
– Они сами на это напросились, взяв в руки оружие.
– Сколько все это уже тянется, Костоправ? – мрачно спросил он. – Кажется, целую вечность, правда? Ты вообще способен вспомнить то время, когда ты не был солдатом? Какой в войне смысл? Почему мы вообще здесь? Мы продолжаем выигрывать сражения, но Госпожа проигрывает войну. Почему бы им не плюнуть на всю эту бодягу и не отправиться по домам?
Отчасти он был прав. Начиная с Форсберга, война превратилась в одно отступление за другим, хоть мы и делали свое дело хорошо. Клин был в полной безопасности, пока на сцену не вышли Меняющий и Хромой.
Во время последнего отступления мы и наткнулись на этот базовый лагерь мятежников. Вероятнее всего, он служил главным учебным и штабным центром в кампании против Крадущегося. К счастью, мы заметили мятежников раньше, чем они нас. Мы окружили лагерь и обрушились на противника перед рассветом. У них было огромное численное превосходство, но сопротивления мы почти не встретили – большинство мятежников были зелеными новобранцами. Больше всего нас поразило наличие в лагере полка амазонок.
Конечно, мы слышали о них и раньше. Несколько женских отрядов имелось и на востоке, в окрестностях Ржи, где сражения оказались более жестокими и ожесточенными, чем здесь. Там произошло наше первое столкновение, после которого в Отряде стали относиться к женщинам-воинам с пренебрежением, хотя они сражались лучше своих соотечественников-мужчин.
В нашу сторону поползли облака дыма – солдаты жгли казармы и здание штаба. Капитан пробормотал:
– Костоправ, пойди проследи, чтобы эти дурни не подожгли лес.
Я встал, подхватил свою сумку и пошел на шум.
Повсюду валялись тела. Придурки мятежники, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности, потому что даже не окружили лагерь частоколом или рвом. Тупицы. Это первое, что следует сделать, даже если знаешь, что на сто миль вокруг нет ни единого врага. Крышу над головой сооружают потом. Лучше промокнуть, чем стать покойником.
Пора мне привыкнуть к подобному зрелищу. Я уже давно с Отрядом, и вид последствий сражения тревожит меня меньше, чем следовало бы, – я прикрыл уязвимые места моей морали пластинками брони. Но я до сих пор стараюсь не смотреть на худшее.
Ты – тот, кто сменил меня и теперь пишет эти Анналы, – теперь уже понял, что у меня не хватает смелости записывать всю правду о нашем отряде мерзавцев. Ты знаешь, что они злобны, жестоки и невежественны. Они откровенные варвары, воплощающие в жизнь свои самые жестокие фантазии, и их поведение кое-как смягчается лишь присутствием нескольких достойных людей. Я редко отображаю эту особенность Отряда, потому что эти люди мои братья, моя семья, а в детстве меня научили не говорить скверно о родственниках. Старые уроки забываются труднее всего.
