В эти последние дни разрушения Кранда я был так занят работой, что почти не имел времени думать о Трэле или делать предположения о судьбе космического корабля.
На четвертый день такого образа жизни без сна и без малейшего отдыха я понял, что должен найти какое-нибудь забвение, иначе свалюсь с ног. К тому же у меня было дело во Дворце. Я устало потащился на крышу, где держал свой флайер. Я вышел в холодную, продуваемую ветром кроваво-красную утреннюю зарю. Надо мной как угроза нависала вторгающаяся планета — молот, занимающий четверть неба. Я знал, если наши Ученые рассчитали правильно, что теперь приближался миг, когда весь Кранд разлетится на куски…
Когда я возвышался над разрушенным городом, то увидел, что у нас появился еще один безжалостный враг. Громадные водяные валы громили низинные пространства, снося стены, которые стояли неизменившимися в течение поколений, неся смерть любому, кто замешкался там.
Охваченный внезапным предчувствием, я понесся на максимальной скорости к Дворцу. Император и я заключили договор; я был уверен, что он предпочтет встретить свой конец в чистом, пожалованном Оуном воздухе. Ни он, ни я не могли сделать ничего больше для нашего родного мира.
Я летел против напора мощного ветра с той же самой необходимостью доведения до конца распоряжений, которая удерживала меня на моем посту на всем протяжении этих сводящих с ума, ужасных дней. Рычаги управления флайером были врагом, с которым я должен был бороться изо всех сил. Подо мной содрогались здания, раскачиваясь, как молодые деревья в страшную бурю, и слышался глухой рев. Мое судно больше не подчинялось управлению, как я ни старался. Пока оно описывало круги, я уловил перемежающиеся видения неба и земли. Разрушающиеся здания падали обломками на маленькие бегущие существа моего прежнего собственного рода. Громадные волны откатывались назад, унося с собой остатки разбитых каменных островов.
Темнота — и с ней паника, которая была как массированный удар. Я ожидал всего, но это, несущее с собой весь вековой страх человека, было намного хуже, чем могло вызвать любое предупреждение. Это длилось только миг, в то время как что-то такое огромное, что не охватишь взглядом, промелькнуло и исчезло в пространстве. Внезапно я понял: Кранд раскололся пополам и добавил новую луну — или то был Кранд, который исчез, столкнув и свою луну? Мой флайер, полностью потерявший управление, сокрушал и бил воющий, ревущий ветер. Только привязные ремни сиденья пилота еще предохраняли меня от таких ударов, которые вызвали бы смерть. Дыхание — я не мог больше дышать… Теперь, когда на меня опустился мрак, я увидел — не хаос мира, так как нет человека, который мог бы смотреть на это и остаться живым. Я увидел Трэлу — Трэлу, какой она была и всегда будет для меня!
Мы долго благоговейно молчали — моя Леди Трэла и я, который был теперь Тараном Пламени в пещерном мире Тэйва. Эти сцены, которые мы только что видели, все еще жили в наших воспоминаниях и причиняли боль даже сейчас.
Кто же я? Таран из Ю-Лака, который существовал — как далеко во времени, мог ли кто-либо подсчитать это теперь? Или Гаран, который существует — здесь в настоящее время, который может протянуть руку тому, погибающему Тарану, и почувствовать связь между ними?
Трэла — я поднял ее, полностью стряхивая то изумительное прошлое, которое теперь тяготело надо мной. Она тут в моих объятиях, и мы никогда не расстанемся — никогда.
Забыта была комната, в которой мы стояли, — зеркала видения были чистыми.
Поиски были закончены — конец стал началом.
Слева от Ника над низкорослыми деревьями медленно, будто с трудом, поднялось солнце. Оно выглядело как красный огненный шар, и сегодняшняя жара обещала быть еще сильнее. Однако он надеялся, что когда станет по-настоящему жарко, он уже успеет добраться до лесной дороги. Разумеется, он хотел отправиться в путь как можно раньше, но всегда находятся уважительные причины для задержки… И вот теперь Ник мрачно разглядывал сквозь защитное стекло шлема лежавшую перед ним дорогу.
Очень часто случалось так, что естественным образом возникшая уважительная причина мешала осуществлению намеченных им собственных планов. Неужели и впрямь Марго придумывала и организовывала заранее все таким образом, что намеченные Ником планы так и не осуществлялись? Он уже некоторое время подозревал, что так оно и есть. Однако ее отговорки по поводу невозможности реализации того или иного дела были столь логичны и обоснованны, что отец Ника всегда соглашался с ними.
По крайней мере, ей не удалось совсем испортить нынешний уик-энд. Несмотря на то что и она, и отец имели свои собственные планы или по крайней мере ее планы. Еще один год, и Марго сможет лишь попусту сотрясать воздух: ему больше не придется выслушивать ее нравоучения. Это — он просто наслаждался удовольствием от подобной мысли — будет началом его новой жизни!
Отец… Мысли Ника очень быстро свернули в сторону. Отец… он выбрал Марго, он был целиком согласен с ее милой рассудительностью. Хорошо, пусть и живет с ней и со всем этим! Ник не собирался и лишней минуты терпеть все это.
Теперь деревья вдоль дороги стали повыше, и расстояния между ними сократились. Поверхность, по которой с ревом мчался его мотоцикл, была чистой и ровной. По такой он мог бы прилично выиграть время. Но, как только он свернет на дорогу, ведущую к озеру, поверхность ее станет совсем другой. И все равно он доберется до бунгало лишь к полудню.
Наконец-то его мысли окончательно оторвались от всего оставленного позади, целиком обратясь к предстоящей тишине и покою. Этот уик-энд, а он обещал быть длинным, от пятницы до понедельника, принадлежал только ему. Марго не любила коттедж на озере. Ник удивлялся, почему она до сих пор не уговорила отца продать его. Может быть, ей было просто наплевать на этот дом. Ведь владела она очень многим. А еще она владела его отцом.
Ник нахмурился, его черные брови сдвинулись теснее, стянутые вдоль зубов губы стали тоньше. За последние три года он так часто хмурился, что образовавшаяся от этого морщина так и не разглаживалась до конца. Он приладился к рывкам и покачиваниям ревевшей под ним машины точно так же, как делали это представители прежних поколений, скакавшие на лошадях, и этот металлический каркас, оседланный им, Ник считал неотъемлемой частью своего существа. Дутый шлем прикрывал его голову и спереди и сзади. Ниже на нем была футболка, уже достаточно пропитавшаяся дорожной пылью, и выцветшие джинсы, на ногах грубые башмаки.
