оболочке, что-то всё ещё кипело, бушевало, отказываясь смириться.
Это было не просто сопротивление, а бунт против самой сущности его бытия, крик отчаяния в безмолвии вечности. Он видел все эти войны, все эти смерти, все эти лишенные смысла покорения, и в них не было ни капли справедливости, ни капли цели, кроме увековечивания бесконечного цикла страданий. Каждая капля его мёртвой души, каждый шрам на его уже не существующей совести так и кричал о насилии, о бесполезности, о тоске по чему-то забытому и уже утраченному безвозвратно. И этот тлеющий уголёк внутри — была его последняя надежда, последний шанс на освобождение, хотя и он сам не знал, как это сделать.
Крид стоял особняком, а его фигура, словно выточенная из самого мрака, выделялась на фоне бушующего хаоса. Адское пламя лизало его стопы, но не смело коснуться кожи, словно отступая перед невидимой силой. Из глаз Виктора били потоки чистой энергии — не просто свет, а вихри изумрудного и алого, переливающиеся мириадами искр, словно две яростные бури, сжатые в узких зрачках. Они завораживали и ужасали, обещая неизбежную кару всем ослушавшимся.
Его тело превращалось в холст для живой магии. Чародейские татуировки, сверкающие как драгоценные камни в тусклом свете пламени, распространялись по его коже с ошеломляющей быстротой. Словно зловещая чума, они поглощали его плоть, превращая в очаровательно страшное произведение искусства Тьмы. Черные витки рунических узоров, вплетающиеся в алые спирали кровянистых знаков, пульсировали синхронно с его дыханием, излучая волны неистовой мощи. Казалось, что сама земля дрожит под весом этой неистовой красоты, предчувствуя надвигающуюся бурю. Крид был не просто чародеем, он был живым торнадо, воплощением неудержимой и беспощадной магии, готовой обрушиться на мир.
И это было по-своему интересно в глазах Бесфамильного.
— Я рад видеть тебя в столь… абсолютном здравии, Виктор, — протянул Карим, голос его звучал низко и гулко, как раскаты грома в подземном царстве. Слово «абсолютном» он выделил особой, ледяной интонацией, словно наслаждаясь иронией ситуации. Горделивая усмешка, скорее ухмылка, растянула его губы, открывая ряд острых, как обсидиановые клинки, зубов. Свет адского пламени танцевал в его глазах, отражаясь в полированных поверхностях доспехов, превращая его в ужасающую статую из мрака и огня. Он медленно поднял руку, и в этом жесте была вся его мощь, вся его уверенность в победе. Пальцы, обернутые в чёрную сталь, сделали плавный, размеренный жест в сторону Виктора, приглашение к смертельному танцу. — Я ждал этого момента вечность, Виктор. Вечность войн, вечность смерти, и вот… наконец… наш финальный акт. Наслаждайся им, пока можешь.
— За эту победу Владыка дарует мне отпуск… — прорычал Карим, его «смех» представлял собой нечто потрясающее — дикий, звериный лай, пронзительный и ужасающий, эхом раскатывающийся между тысячами воинств Инферно. Это было не человеческое звучание, а ревущий симфонический оркестр безумия, отражающий его собственный внутренний хаос, скрытый под маской холодного спокойствия. Он махнул латной перчаткой, и тяжелый металл прорезал воздух со звуком смертельного удара. В ответ он получил хор угодливых смешков — тысячи металлических голосов демонов, сливающихся в одно ужасающее звучание, подобное скрежету тысяч клинков, ликующих перед своим повелителем. Это было признанием силы, признанием власти, и Карим впитал в себя это звучание, словно питаясь им и наслаждаясь своей жестокой и неоспоримой властью над всеми легионерами.
— Ответь же мне, Крид, — прошипел Карим, голос его, хотя и тихий, пронзал воздух с силой ледяного ветра. В нём не было гнева, только глубокое, почти безразличное презрение. — За что ты сражаешься? Кто тебя ждёт? Или, может, просил им помочь? Молил тебя? Это не твоя битва. И не твой мир. — Каждая фраза была выстрелом, точно нацеленным в сердце Крида, попытка пробить броню молчания, расколоть его цельность, добраться до правды. Но Крид молчал, его лицо, не изменявшееся даже при концентрации огромной магической силы, было маской непроницаемого спокойствия. Его молчание было ответом, пугающим и неумолимым, как сама смерть. Карим, несмотря на свое превосходство и желание избежать ненужного пролития крови, чувствовал растущее беспокойство. Эта тишина была не знаком слабости, а прелюдией к чему-то намного более ужасающему.
Крид остался невозмутим, его молчание было ещё более надменным, ещё более провоцирующим. Медленно, с изяществом искушенного мастера, он достал из кармана потёртую пачку «Беломорканала». Пальцы, испещрённые чародейскими татуировками, с невероятной ловкостью вытащили одну папироску. Без единого звука искра магии, вспыхнувшая от лёгкого движения его левой руки, зажгла папиросу. Крид сделал медленную затяжку, наслаждаясь горьким вкусом сигарет страны, которой уже нет. А потом, с нескрываемым презрением, медленно выпустил облачко дыма в сторону Карима.
Это был не просто жест, а молчаливое, но крайне красноречивое заявление, окончательный и бескомпромиссный отказ от любой дискуссии, вызов, брошенный в лицо могущественному повелителю Инферно, прямиком через его слуг. Очередная затяжка, и дым расплывался в воздухе, словно материальное воплощение его безмолвного несогласия.
Безмолвный вызов Крида остался без ответа. Раздражение мелькнуло в глазах Карима. Резким жестом он отдал приказ. Рёв тысяч демонов, волна стали и пламени, обрушилась на Крида. И их атака была беспощадна.
Тысячи демонов, сверкающие клинками, неслись на Крида, словно лавина из мрака и огня. Их глаза горели адским пламенем, а доспехи из черного железа отражали свет, придавая им зловещий вид. В воздухе витал запах серы и разложения, усиливая ощущение надвигающейся катастрофы.
Лавина демонов приближалась с ужасающей скоростью, их боевые кличи эхом разносились всюду. Воздух наполнился звоном стали и грохотом копыт. Демоны, словно неудержимая волна, накатывали на него, но каждый удар его меча находил свою цель, отправляя врагов в забвение.
Битва была ожесточенной и беспощадной. Демоны не знали страха и боли, они сражались с яростью, достойной самых древних чудовищ.
Крид взревел и бросился в самую гущу битвы. Его меч светился ярче, чем когда-либо, и каждый его удар был как удар молнии. Демоны падали один за другим, их крики эхом разносились по долине.
Но Крид оставался спокоен. С небрежной, ленивой грацией он докуривал свою папироску, изредка делая размеренные затяжки, продолжая орудовать мечом. Его движения были плавными и точными, словно он танцевал с невидимым партнером. Клинок в его руке казался продолжением его тела, продолжением его воли.
Каждый удар был выверен до миллиметра, каждый шаг — просчитан. Вокруг него царила напряженная тишина, нарушаемая лишь звоном металла и треском огня. Он был воплощением силы и уверенности, и его присутствие внушало благоговейный трепет.
Крид не обращал внимания на окружающее. Его мысли были сосредоточены на противнике, на каждом его движении, на каждом его намерении. Он знал, что
